Метель в преисподней

Что же, хоть на какую-то помощь я могу рассчитывать в этом деле. В прошлый раз мне помогали все, кто только может, но в этот раз у меня друзей под боком значительно меньше. Джона с его бандой почти не слышно, похоже, ушёл в подполье, хотя у меня есть его номер телефона на крайний случай. Семён ясно дал понять о своём намерении работать со мной в ближайшее время, пока он считает меня неадекватным. Рому я уже запряг в телегу, но чувствую, что он тоже быстро сойдёт с дистанции. Анны тоже нет в городе.

Я вздохнул — по ней я скучал больше всего, по её тёплому взгляду, по её улыбке, по запаху её кондиционера для её тёмно-красных волос. И по её способности к управлению огнём. В прошлый раз она не единожды спасла мою жизнь, дважды вытаскивала из очень серьёзных заварушек, и в самой последней её помощь оказалась неоценимой. Но из-за Наумова она тоже была вынуждена скрыться, поскольку он раскрыл в ней двойного агента. Хотя, экстренный канал связи с ней у меня тоже есть, но это значительно сложнее, чем сделать такую банальную вещь, как телефонный звонок тому же Джону. И не только по техническим причинам, если вспомнить мой последний разговор с Анной.

Задул ветер и швырнул мне в лицо целую пригоршню снега. Какой-то дворник восточной наружности громко и на чистом русском снова матерился на снег, который он этим утром уже успел убрать. С неба продолжало сыпать, и конца этому не было видно.

Я подошёл к нужному дому — один подъезд, девять этажей, макаровская планировка, придомовая территория огорожена забором, хотя пройти мог всё равно любой желающий. Элитная территория, но, к слову, на неё упало снега ничуть не меньше, чем в другие дворы. Позвонил по домофону.

Долгая пауза, после чего, наконец, подняли трубку и спросили серым голосом:

— Кто?

Мне тут же захотелось ляпнуть «свои», но я вовремя одёрнул себя. И спросил сам:

— Лаура Павловна?

— Да, а кто это?

— Это следователь Филипп Марлов, — представился я фальшивым именем. — Мы разговаривали сегодня по телефону по поводу Вашего мужа.

Домофон пикнул, и я открыл дверь. Меня впустили внутрь.

Возле двери меня уже поджидали — низкая худая женщина с обесцвеченными перекисью волосами и серым от печали лицом. В длинном голубом банном халате поверх белой футболки и коротких шорт, в тапочках. Красивая, жаль, что такая печальная — ей это было совершенно не к лицу.

— Добрый день, — поздоровался я, едва выйдя из лифта.

— Да, здравствуйте, — кивнула она и тут же нахмурилась. — А я Вас по голосу представляла старше.

Да что они привязались все ко мне с этим? Какая разница, сколько мне лет?

Из-за прикрытой двери в квартиру раздался звон разбившейся посуды, неожиданный детский смех, а затем какая-то женщина закричала на ребёнка. Тут же встрял мужской голос, и они громко заспорили.

Лаура оглянулась на дверь. Она не пригласила меня войти внутрь квартиры, что меня немного обидело, но, должно быть, мой внешний вид и мои попытки расстегнуть сломанный замок куртки таки сыграли свою роль.

— Сожалею, если я не вовремя, — сказал я. — Ещё раз приношу свои соболезнования. Мои расспросы не займут немного времени.

Она кивнула.

— Скажите, у Вашего мужа были враги? — я не знал, с чего мне начать, поэтому я решил действовать по стандартному шаблону.

— Враги? — нахмурилась она. — Мне сообщили, что это вроде бы было самоубийство…

— Мы прорабатываем разные версии, — расплывчато ответил я. — Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

— Нет, насколько я знаю, нет, — она помотала головой. — Он был добр ко всем, всегда избегал конфликтов. Боже, он даже бездомных собак подкармливал…

Она коротко рассмеялась.

— А на работе? — спросил я. — Завистники?

— У сисадмина? Я умоляю…

— Хорошо, — кивнул я и достал свой блокнот. Раскрыл на списке фамилий остальных самоубийц и протянул ей. — Скажите, Вы знаете кого-нибудь из этих людей?

— Подождите, сейчас за очками схожу.

— И не могли бы принести Вашу записную книжку, хочу проверить кое-какие номера.

Она снова нахмурилась, но согласно кивнула и ушла.

Прошла долгая минута, тот мужик снова начал препираться с женщиной, затем раздался детский плач, но он быстро затих и сменился смехом. Похоже, ребёнок не понимал, что его отец умер. Скорее всего, ему пока ещё не сказали, а когда он задаст свой вопрос «А где папа?», то ему соврут, сказав, что папа уехал в деревню к бабушке, или ещё что-нибудь в этом духе. Не знаю, по моему, это нечестно по отношению к ребёнку, хоть и очень гуманно. Проблема была в том, что ребёнок в такой ситуации о смерти отца может узнать совершенно случайно, например, от какого-нибудь родственника, которого забыли предупредить о лжи. В таком случае вся гуманность тут же уплывёт в трубу со звуком спускаемого туалетного бачка. Лучше уж сразу сказать правду, тем более что дети как никто другой хорошо чувствуют настроение взрослых, особенно когда те пытаются делать вид, что всё в порядке.