Метели, декабрь

Возок вынырнул из-за гумен; под скрип гужей неслышно поплыл в белое пустое поле. Сначала горел пережитым. Видел глаза ее, всю ее, не мог успокоиться: какая красивая! Просто черт знает что, ничего, кажется, подобного не видел! Как она тут выросла такая! В обыкновенной подслеповатой хатке! Чудо какое-то, и только! И красота, и достоинство! Ум какой светится! Удивился, как не разглядел этого в тот раз! Ослеп тогда от неудачи. Потом вспомнил, чувствуя, как в груди пламенеет: «К тебе приехал… Тебя увидеть хотел…» Слова эти, казалось, звучали в ушах. Особенно сильно, нетерпеливо: «Завтра… Как стемнеет… Выйди на дорогу…» Припоминал, как она кивнула, и будто не верил счастью…

Чем дальше, тем больше в душу вползало другое. Желанное, доброе омрачала незваная, непрошеная досада. Вспоминал с неловкостью, как встретился, разговаривал с Параской. Как бы услышал упрек себе: скрывал, лгал! Лгал, и Параска это понимала. Понимала, он теперь видел отчетливо, ясно. От этого на душе было просто мерзко. Пришло недовольство вообще собою: не удержался на уровне, скатился. Безвольным оказался. Податлив, выходит, слабоват. Свое, личное не пресек. Ненужное, непростительное в такое время. Любви захотелось!..

Внезапно снова заговорил рассудок: не надо было заезжать. Не надо было встречаться. Рассудок этот повел дальше: а может, остановиться, отказаться? Конечно, отказаться. Сказать, что не имеет времени, занят. И покончить с тем.

Но рядом было: какая красивая! Ее беспокойный взгляд, чувство близости. «Завтра… Как стемнеет…» Ненужное, оно приятно теплело в груди, манило. Теснило сердце ожиданием.

«Остановиться. Остановиться надо…» — думал он.

3

Пока ехал домой, мысли Башлыкова путались.

Дома, в кабинете, где сразу обступили привычные неотложные заботы, то, что произошло в Глинищах, выглядело неожиданно совсем простым и далеким. Оно, правда, время от времени пробивалось сюда, в трудный мир района, в его руководящие обязанности, отрывало, сбивало с мысли, но Башлыков без особой трудности отгонял это.

Вечером, когда бесконечные заботы отошли и остался один, оно, то далекое, снова подобралось.

Странное дело: днем почти решил, что все, отступится, скажет, что нет времени, и кончит. А тут как и не бывало той твердости. Снова будто услышал: «Завтра… Как стемнеет…» Снова увидел, как она кивнула. Вспомнил, как радостно заблестели глаза, когда увидела его. Вспоминая все это, чувствовал: любит его. Такая красавица любит! Мало кто знал, что Башлыков был очень податлив на женскую красоту. И если добавить к этому известное многим, что Башлыков крайне самолюбив, то можно понять, как тешило теперь его сознание, что такой красоты женщина тянется к нему. Что завтра они будут вместе, одни.

Башлыков нервно заходил по комнате. Засунув руки в карманы галифе, возбужденно, стремительно стал мерить шагами кабинет. Видел, казалось, ее рядом с собою, лицом к лицу. Слышал ее. Чувствовал себя совсем юным, сильным, удачливым.

Не сразу успокоился. Она поразила его не только красотой, но и неожиданным богатством души. Какой-то трепетной чуткостью. Целый мир угадывался в ней, манил, звал. И кто б мог подумать, пришло некстати: обыкновенная техничка. Он, правда, тут же осекся, зло упрекнул себя, что рассуждает, как «аристократ», как прирожденный дворянин. Дворянин из залинейных гомельских бараков. Подумал с ядовитой насмешкой над собой, откуда это у него появилась такая мания величия! Напомнил себе: каждая кухарка должна научиться управлять государством. Добавил уверенно: эта так называемая уборщица сможет. Если только подучится.

Он думал о ней. Сокрушался, что так мало знает ее. Кто она? Почему в этой школе? Почему не с родителями? Свободная, незамужняя? Она не похожа на девушку. Видно, была замужем, видно, немало испытала. Вспомнил, как застеснялась, испугался: а может, и теперь замужем?.. Нет, возразил себе сразу, если и была, то разошлись. Иначе не жила бы одна при школе. Своего угла нет. А если и был муж, то кто он? Почему разошлись? Или уехал куда? Множество вопросов вдруг возникло, и они так задели, что Башлыков остановился. Хотел все сразу же разузнать, выяснить. Он едва не подошел к столу, к телефону — вызвать кого надо, приказать уточнить. Вовремя спохватился — вызывать никого нельзя. Не только потому, что никто здесь такого не знает, а и потому, что так лучше, не выяснять. Нельзя допускать к этому никого.

Посетовал: мог бы выяснить там, были и повод и время. Вспомнил долгое молчание, из-за этого, осудил себя недовольно, многое и осталось недоговоренным. Злился на себя, что считанное время было потрачено так по-глупому. О чем бы он ни подумал, среди всего неотступно точила его виноватость, что отрекся от дневного решения отказаться, покончить, усиленно искал оправдания. Нельзя так. Надо присмотреться. Поговорить, выяснить все и тогда расстаться. Честно и достойно…