Метели, декабрь

Башлыков видел, как прямо на глазах веселую беззаботность на лице Кудрявца сменили виноватость и неловкость. Заметив мельком, как он напряженно, будто школьник, ждет дальнейшего, худшего, Башлыков вдруг почувствовал жалость к нему. Однако тут же трезво приглушил ее: не та обстановка, чтоб поддаваться слабости. И вообще знал, должен быть как можно строже, принципиальнее. Твердо повел дальше: разложение ячейки в Глинищах непростительно особенно потому, что оно не случайность, что все это результат не одного дня. Это бесспорно постепенное разложение. И то, что райком комсомола не смог заметить его, говорит о полной утрате бдительности, о слепоте. О головотяпстве. Факт этот свидетельствует и о том, что райком в целом плохо знает положение в ячейках. Плохо знает, значит, плохо и руководит ими.

Башлыков никогда не говорил так резко с Кудрявцом. Однако ж никогда до сих пор не было и такой причины, такого положения, которое вынуждало само по себе и к особой требовательности и особой строгости. Не забывая ни на минуту о создавшемся положении, Башлыков считал своей обязанностью — секретаря райкома — проявлять жесткую требовательность во всем. Если головотяпство в руководстве вообще нельзя прощать, то теперь — в позорном прорыве, до которого они довели район — такое расценивается не иначе, как преступление. Самое тяжкое политическое преступление.

Отсюда Башлыков повел речь о том, что особо тревожило: как выправить положение в районе. Уже не только осуждая, а и надеясь на Кудрявца, на райком комсомола, но все еще довольно сурово объяснял: надо добиться решительного поворота в темпах.

Башлыков был глубоко убежден: результаты всей работы в районе во многом будут зависеть от комсомола, от молодежи. Ища выход из положения, он больше всего надеялся на комсомол: если кто и может спасти, то прежде всего комсомол, молодежь. Была эта вера и оттого, что еще и сам жил, можно сказать, комсомолом и убеждением, что молодежь — самая живая и действенная сила в обществе. В сельскую молодежь он, правда, и верил, и не верил. Она не раз и разочаровывала и радовала. Казалось, больше обманывала, горше разочаровывала своей неподатливостью, ограниченностью, чем старые крестьяне. В молодых деревенских ребятах он просто терпеть не мог приверженности к частной собственности, недоверчивости, осторожности. Память о вчерашнем эту привычную неприязнь его делала еще более чувствительной. И все же, как бы там ни было, он напомнил себе теперь: и в селе, в этом неподвижном болоте, молодежь сильнее тянулась к новому. Хоть и не так, как надо было и как хотелось бы. Но кто особенно обнадеживал Башлыкова, так это пролетарская молодежь. Ее, правда, немного в местечке, где самое крупное производство — паровая мельница. Но она есть, такая молодежь. И оттого, что ее мало, особенно важна умелая организация. Организовать, направить так, чтобы она повела других за собой. В село, на коллективизацию.

Непростые чувства владели Башлыковым, когда он советовал Кудрявцу, как организовать молодежь, чтобы вывести район из прорыва, поднять темпы коллективизации. И надежды, и сомнения, и трезвая оценка, и несбыточные мечты — все было в его ощущениях, среди которых упрямое единственное желание: одолеть отчаяние.

Башлыков глушил отчаяние, старался не поддаваться. Практические советы, указания, которые он давал Кудрявцу, то сидя за столом, то прохаживаясь, придавали силу и ему самому. Придавало силу еще и то, что секретарь райкома комсомола, худой, русый, преданно следил за каждым словом, каждым движением его. Готов был подставить плечо, верил ему. Правда, Башлыкова эта вера Кудрявца, наивная, почти детская, слегка и раздражала.

Но все же сдерживал раздражение, как мог уверенно, наставительно, на правах старшего товарища закончил:

— Обдумай все, посоветуйся. Приходи с предложениями. Обсудим на бюро райкома.

Когда Кудрявец вышел, осталось какое-то противоречивое чувство неудовлетворенности. Может, излишне резко говорил, особенно вначале. Может, обидел несправедливо старательного, преданного хлопца. Но тут же злился на себя, на свою мягкотелость: нечего жалеть, правду сказал. Хороший парень — это так. Но так же факт, что слабоват. Нет организаторской хватки. Настойчивости маловато… Не заменить ли?.. Кем? Может, попросить в окружкоме? Пожелал невольно: кого-нибудь из Гомеля бы, из друзей!

После Кудрявца Башлыков вызвал еще несколько человек. Самым важным из них был, пожалуй, заведующий районо Мормаль.

Мормаль, бывший учитель, немолодой уже, вошел в кабинет, как в класс, подтянутый, готовый ко всему, с папочкой в руке. В пиджачке, в красноармейских галифе и начищенных сапогах, он остановился у дверей, неуверенный и словно виноватый.

Башлыков вышел навстречу, пожал руку, пригласил сесть. Мормаль сел на край стула, папочку взял в обе руки, держа их на коленях, безропотно смотрел на Секретаря райкома.