— Нет, не всех… пока.
— Но что мне оставалось делать? — вспылил Демид. — Что?
— Оружие было?
— Когда?
— Да еще тогда, в сорок первом.
— Значит, стреляться? — стиснув зубы, процедил Демид.
Старший лейтенант ничего не ответил.
На запрос в часть сообщили такое, отчего Демиду впору было рвать волосы на голове. Деталей никто не знал, но налицо был тот факт, что по вине Дерюгина в немецкие руки попала машина со штабной документацией. Вместе с машиной пропал и Дерюгин. Сержанта же Демида Рыкова считали погибшим при перевозке снарядов.
Долго еще разбирались с Демидом и выдали-таки бумагу, согласно которой он должен был ехать на родину, где его знают, для окончательного выяснения дела. Вот тут-то он и засомневался: а ну как вместо получения документов схлопочет трибунал? Запутано все, крепко запутано, не поверят…
Рассказав все это Левенкову, Демид сплюнул в сердцах и заключил:
— Все у меня наперекосяк!
Он закурил новую папиросу и украдкой поглядывал на своего бывшего комбата — что скажет? Теперь от него зависело, оставаться Демиду на заводе или искать другое убежище.
— Сам же и виноват, струсил, — отозвался Левенков. — От недоверия все это. Надо было дождаться окончания разбирательства. Ведь есть люди, которые знают тебя в лицо. Могут подтвердить, кто ты на самом деле.
— Где они, те люди, — махнул рукой Демид. — А насчет трусости — это верно. Струсил! Нигде не трусил, а тут спасовал. Обидно же, черт! Все прошел, из таких переплетов выкручивался — и на́ тебе, у своих, у себя дома!.. Эх, славяне!.. Запутанного у меня много — как захочешь, так и повернешь.
— Вот-вот, я и говорю: все от недоверия. Ты ему не доверяешь, он тебе. Будем не доверять — пропадем. Все скопом пропадем.
— Рассуждения все это, а на деле как? Мы прошли через такое!.. И не свихнулись. Мы-то имеем право не доверять.
— Так-то оно так, Демид. Только были и другие, сам знаешь.
— Знаю, ну и что? Из-за одной сволочи тысячу измытаренных еще мытарить? Вот ты сам себе и наступаешь на носки: то — всеобщее доверие, то — «были и другие».
Левенков промолчал, не находя ответа. Ему, конечно, хочется добра для всех, такая уж натура у комбата. А Демиду своя шкура дорога, на остальное ему лично наплевать.
— Ладно, Сергей Николаевич, все это в общем да в целом… В конце концов, если хлюпик, то и закаляйся на лесоповале, учись постоять за себя. А то привыкли надеяться на дядю: вот придет он, махнет волшебной палочкой — и все в обнимочку разойдутся. Не бывает такого, потому я верю только в себя. Потому и дал тягу. Короче, с документами есть надежда?
Он начинал нервничать и ерзать на лавочке. Эти разговорчики хорошо вести, когда в кармане документы и жизнь хоть кое-как, да устроена. Демиду же надо думать о другом.
Левенков не успел ответить; довольно похохатывая и отдуваясь, на крыльце появилась Степанида Ивановна, за ней — остальные. Степанида Ивановна еще раз полюбовалась Демидом, похлопала его по плечу: «Волгарь, волгарь, леший тебя возьми!» — и зашагала в темноту, Ксюша незаметно ушла к себе, а Наталья, сунув Левенкову телогрейку, вернулась в дом. И опять стало тихо, и опять Демид полез за папиросами, хотя во рту уже горчило от табака. Закурил, чтобы хоть чем-то заняться, унять все усиливающееся раздражение от ожидания затянувшегося ответа.
— Ты помнишь Башлыкова? — спросил Левенков.
— Какого это?..
— В сорок первом в добрушском лагере вместе были. Петр Семенович Башлыков, высокий такой, с усами.
Демид напряг память и, не вспомнив, пожал плечами.
— То ж в сорок первом…
— Ничего, это не имеет значения. Считай, что тебе крупно повезло. Башлыков у нас начальником паспортного стола и своих… ну, тех, кто через добрушский прошел, привечает.
— Значит, с документами можно уладить? — спросил Демид непривычно сдавленным голосом, сдерживая нахлынувшую на него радость.
Он не хотел показывать, насколько важно для него сейчас решить вопрос с документами, насколько он беспомощный в этом деле, чтобы чувствовать себя независимым. Это было не совсем честно по отношению к Левенкову, перед ним-то не стоило ломать коника, но такое уж было у Демида правило — ни в чем ни от кого не зависеть.
— Уладим с документами. Уладим. А завтра бери машину.
Где-то вдалеке, за дорогой, раздались переливистые, требовательные звуки знакомого Демиду с юности милицейского свистка. Он вздрогнул от неожиданности.
— У вас своя милиция?
— Да нет, — усмехнулся Левенков. — Это наш директор сторожа подзывает. Или за кем-то послать хочет, или просто проверяет. В печенках уже этот свисточек. — Он передернул плечами. — Прохладно… Пошли?
Войти в дом они не успели: свет в окне дважды моргнул и из двери послышался виноватый Натальин голос:
— Сергей Николаевич, зовут…
— Видел. — Он чертыхнулся и проворчал с досадой: — Опять!
— Что? — не понял Демид.
— Сломалось что-то. Механик у меня — ни то ни се, самому приходится… Телефоном, как видишь, тут и не пахло, завели сигнализацию: раз моргнет — зовут начальника, два раза — меня, три — старшего мастера. Система! Ну, ты меня не жди, отдыхай, кто знает, когда я там расхлебаюсь.