Метелица

Только на десятое утро, проснувшись, как обычно, раньше всех, Антип Никанорович не услышал привычного гула за лесом. Он приподнялся и выждал минуту. Сопел простуженный Максимка, ворочалась Ксюша, во сне машинально укрывая Артемку одеялом, да в дальнем углу тяжело дышал Левенков. Антип Никанорович выбрался из шалаша, распрямил замлевшие плечи, прислушался. Вокруг — ни звука.

«Зараз зачнется», — подумал он и подался к лежащей у воза корове. Почуяв хозяина, Зорька поднялась и, шумно раздувая ноздри, потянулась мордой к ладоням.

— Озябла али как? — Антип Никанорович стянул с коровьей спины широкую мешковину, покрытую холодной росой, потрогал хребет, бока и улыбнулся. — В самый раз, голубушка. Это ж роса — не изморозь. Да не сопи ты. Давай послухаем. — Необычная тишина начала его беспокоить.

Между деревьями показался Денис Вилюев. Он заметил соседа и направился к нему.

— Чтой-то тихо, Никанорович?

— О то ж. И я слухаю, слухаю… Будто перед грозой.

— А може, после?

— Скажешь! У нас бы громыхало. В деревне ж укрепились.

Денис почесался и решил:

— И войне передышка требуется.

Лагерь беженцев начинал просыпаться. Первыми повылазили из шалашей и землянок старики, за ними — бабы, а потом уже мужики помоложе. Запахло дымом костров, забренчали ведра, зашуршала под ногами листва. Таял сырой туман в лощине, светлело небо, углублялись синие колодцы между белеющими сугробами облаков. Лес как будто замер в ожидании ветра, топорща ветки деревьев, готовых в любую минуту закачаться, зашуметь разноголосым хором.

Лапицкие с Левенковыми завтракали у шалаша на разостланной клеенке. Антип Никанорович ел не торопясь, сосредоточенно, старательно пережевывая каждый кусочек. Бульба в мундире, сухари, соленые огурцы да несколько ломтиков желтого от соли и времени прошлогоднего сала — и то слава богу. Другие и этого не имели. Заскорузлыми пальцами он сдирал кожуру с бульбины, макал в соль и, радуясь вкусному запаху, отправлял в рот. Потом медленно хрумтел огурцом. Сала как будто и не замечал, зная, что остатков как раз хватит на заправку обеденного супа.

Тимофей с Левенковым отвалили от «стола» и тихо переговаривались.

— Странная тишина, — рассуждал Левенков. — Неужели Добруш взяли?

— Тогда мы должны были слышать продвижение к Метелице. Вчера еще засветло канонада утихла.

— Вот именно. В Метелице должен быть бой. Если предположить, что вечером взяли Добруш, то по лесной дороге немцы должны были отходить ночью.

— Тихо было, — вмешался Антип Никанорович, доев огурец. — Я раза три просыпался.

— Значит, готовятся. И все-таки странно. Разведать бы надо.

— А чего ж, пошли разомнем ноги, — вызвался Антип Никанорович.

— Сколько до лесной дороги-то?

— До шляху? А версты четыре без малого. Так што, ежели готов, можно и прогуляться. — Он бодро кашлянул и по-молодому расправил плечи.

Через полчаса они уже шагали по едва приметной лесной стежке. День выдался ядреным и погожим. С восходом солнца подул ветер, разогнал облака, утверждая по всему небу бесконечную синеву. То там, то здесь «кровянились» осины, березы стояли желтые, умиротворенные тишиной, клены неохотно роняли широкие лопатины своих листьев, только дубы-ленивцы зеленели по-весеннему. И не хотелось думать о грохоте боев, о войне, о смерти. Но не думать было нельзя. Война не давала себя забывать.

Левенков вдруг остановился, приложил к уху ладонь. Тяжело и плавно раскалывая воздух гулом моторов, над лесом пролетели самолеты и умолкли где-то вдалеке.

— К Гомелю подались, — заметил Антип Никанорович.

— По звуку — наши. Прощупывают фрица.

— Дай-то бог.

Прошли еще с полверсты и услышали рев моторов, лязг гусениц на шляху.

— Танки, Антип Никанорович. Танки!

— Эк ты, лязгают как — земля ходуном. А што, коли танки?

— Значит, Добруш взяли! Понимаете, передняя линия отходит. Ждите сегодня боя в Метелице! — Он умолк, сдерживая волнение и что-то соображая, потом пожал плечами, добавил уже спокойно: — А вообще-то странно. Со вчерашнего вечера боя не было, а отходят только сегодня. Что бы это значило?

— Хм…

Пока пробирались к шляху, колонна машин и танков прошла. Опять наступила тишина. Они облюбовали место за кустом и решили подождать. Просидели около часа. Наконец «слухастый» Левенков насторожился.

Первым из-за поворота показался крытый грузовик. Чем ближе он подходил, тем удивительней и непонятней становилось Антипу Никаноровичу. Он таращил глаза на шофера, на сидящего рядом офицера, и какая-то дрожащая волна подкатывала к груди, становилась поперек горла. Глотнув воздуха, тихо прохрипел:

— На-аши…

— Наши, — так же тихо, сдавленным голосом отозвался Левенков. — Наши! Да наши же, Антип Никанорович! — Он выскочил на шлях, размахивая руками: — Стой! Остановись!

Головная машина остановилась, из кабины выскочил лейтенант, свежевыбритый, но с красными от бессонницы глазами.

— Что такое? В чем дело?

Ничего не говоря, Левенков кинулся его обнимать. Из кузова попрыгали бойцы, обступили Антипа Никаноровича и Левенкова. Антип Никанорович улыбался, обводил всех оторопелым взглядом и повторял растерянно:

— Сынки, наконец-то… Дождались… Сынки… Родные мои…