Метелица

Венчание Николая Ивановича с Женей было для них нас большим событием. В церкви присутствовали, за исключением докторской четы, все колонисты… Некоторые дамы расчувствовались и рыдали. Жених выглядел совершенным молодцом; невеста в белом платье была нарядна, но скучновата.

Когда мы веселой толпой возвращались лесной фишкой домой, супруга Расчетова оступилась и чуть не упала.

— Плохой признак, — решила она. — Между прочим вы заметили, что Женюшка то наша не особенно ликовала?!

Федор Антонович, скрипач и философского склада ума человек, изрек:

— Замужество — вещь темная. Вперед не узнаешь, как обернется… Смотрите, смотрите… — вдруг вскричал он, — вон зайчик скачет!

— Зайчиков или Зайцевский?! — многозначительно спросила Расчетова.

Шутка попала в цель, мы долго смеялись.

После свадьбы Николай Иванович снова уехал хлопотать, Женя же зачастила на приемы к доктору.

На первый день Троицы, Марк Леонардович, воспользовавшись прекрасной погодой и захватив еду, плед и газеты, углубился в лес. На высоком берегу у быстрой горной реченки расположился он с большим удобством, предвкушая углубиться в интересную передовую. В это время, словно из под земли, за кустами возникла Женя. Она была в стоптанных башмаках, кокетливый чуб волос на лбу сполз на висок, взгляд она имела рассеянный, — ну, словом, не наша нарядная и самоуверенная Женя, а бедная Лиза такая-то! Женя, не здороваясь, присела рядом на камне и обхватила колени руками.

Марк Леонардович недовольно задвигался, затем решил этому появлению не придавать значения, развернул газету, надел очки, но тут Женя заговорила:

— Ужасная жестокость! — произнесла она, обращаясь к журчащей под обрывом реке. — Я понимаю, убить человека в припадке раздражения, но сознательно мучить, не подать тонущему руки помощи, — на это не каждый способен… Ну что мне теперь делать?… Остается только в реку броситься.

— Не броситесь, — подал из за газеты голос Марк Леонардович. — Вы, мадам, слишком привержены к жизненным благам, чтобы в реку!

Женя медленно повернула к нему свою красивую голову.

— Нет, ошибаетесь, мне одно осталось… — грустно проговорила она, и на глазах у нее навернулись слезы. — Марк Леонардович, у вас осталась «там» такая же, как я, дочь, может быть она сейчас тоже кого-нибудь молит…

Марк Леонардович в сердцах скомкал газету и вскочил. Остатки его седых волос полукругом поднялись вокруг лысой головы.

— По какому праву вы меня мучаете? Что вам наконец от меня надо?! — закричал он и затопал ногами. — Вы хотите, чтобы я для вас пошел на преступление?! Не будет этого! Обратитесь к вашим немцам, покайтесь мужу, я ничего больше не хочу о вас знать!

Марк Леонардович схватил с земли плед, и как медведь ломая сушняк, исчез в кустах.

Недели через две вернулась Ирина Захарьевна.

— Ну, как вы, Марк Леонардович, без меня обходились? — говорила она, быстро передвигаясь по комнате и заглядывая во все темные углы. Марк Леонардович тоже суетился, стараясь услужить своей старухе и опасаясь какой-либо промашки по хозяйству.

— Что это значит, почему здесь лежит Женин портсигар?! — удивленно спросила Ирина Захарьевна, обнаружив в бельевом шкафу дорогой, украшенный художественной мозаикой, портсигар.

— Я еще не успел тебе рассказать, что Женя с Николаем Ивановичем наконец уехали, — не совсем по вопросу отвечал Марк Леонардович.

— Уехали? Дай Бог им счастья, — пожелала Ирина Захарьевна. — Да, но все же, почему у нас портсигар?

— Какая ты право! Ну, Женя его мне подарила, — хмурясь сказал Марк Леонардович.

— Вы примирились? — обрадовалась Ирина Захарьевна. — Право же, Женичка не плохой человек! Она к нам заходила, когда же?

— Заходила, кажется на Троицу, — недовольно проговорил доктор. — Знаешь что старуха, я к твоему приезду накупил разной снеди, разберись-ка лучше во всем этом.

Канитель

I

По возвращении Ивана Филипповича из психиатрической больницы спрос на него заметно возрос. Приходили знакомые, малознакомые и даже незнакомые; последние — познакомиться. Но все были разочарованы: человек как человек, ничего особенного. Общую мысль, как всегда, выразила госпожа Расчетова:

— Представляется! — решила она. — Не может быть, чтобы окончательно вылечили. Такого не бывает!

— Ку-ку-ре-ку! — без особой на то необходимости петухом вскричал господин Расчетов, и захлопал воображаемыми крыльями.

— Тю! Замолчи ты, псих несчастный! — прикрикнула на него недовольная супруга.

Поехали навестить Ивана Филипповича и мы, старые его соратники.

По дороге Толя усмехнулся и сказал:

— В данном случае не спросишь; ну как, Иван Филиппович, ваши дела? Совсем поправились?

— Да, это не удобно, — согласился я. Решили вопросов о здоровье больному не задавать.

Вскоре мы подъехали к нарядному, двухэтажному дому, стоящему в глубине сада.

— Кажется здесь, — сказал я. — Однако отхватил себе Иван Филиппович именьице, нечего сказать!

— Приличный бюльдинг, — подтвердил Толя. — И выплачивать за него, вероятно, нужно всю жизнь и даже дольше!