Метеоры

— Сволочь! Больно!

Я понял, что, видимо, ненадолго потерял сознание, очнувшись носом в траве, тогда как грубый кулак выворачивал мне руку за спиной.

— Попытайся сначала найти свою светилку, а потом то, чем он тебя стукнул. Это вещественное доказательство! А ты, ночная птичка, ну-ка, встань на задние лапки!

Захват ослабел. Я встал на колени, потом на ноги, почувствовав резкую боль в затылке.

— Нашел, шеф! Это трость. Обыкновенная трость. Вот незадача!

Славная моя Флеретта, ложноневинный вид которой унизил этого гнусного шпика! Потому что речь идет о двух шпиках в штатском, сомнений нет, они к тому же тащат меня без церемоний к полицейскому фургону, невидимому в ночи, фары которого внезапно загораются.

Милые сумерки, нежные друзья, сообщники моих любовных охот, теплое чрево, полное таинственных обещаний, источник защиты и тайны, каждый раз, когда злодеи нападают, они сначала убивают вас, режут вас своими фонарями и фарами… Мы выныриваем из ночи на бульваре Пикпюс. Пронзительна красота этих многолюдных кварталов в ночные часы. Темнота стирает грязь, уродство, нагромождение заурядных вещей. Редкие, краткие и ограниченные блики вырывают у ночи откос стены, дерево, силуэт, лицо, но все это до крайности упрощено, стилизовано, дом сведен к архитектурному чертежу, дерево к призрачному наброску, лицо к неясному профилю. И все это хрупко, эфемерно, обречено на стирание, пустоту, исполнено жалости.

Я убеждаюсь, что в этих довольно необычных обстоятельствах я наблюдаю окружающее с отстраненностью эстета. Потому что, в общем-то, меня арестовали — «задержали», как говорится на лицемерном жаргоне администрации, — и везут в тюрьму в полицейском воронке. Впервые происходит такого рода инцидент, от которого я был на волоске сотни раз. Несмотря на всю неприятность ситуации — сопровождающие меня мужланы, землисто-влажное пятно на левом колене и особенно тупая боль в затылке, — я охвачен огромным любопытством. И это любопытство относится не только к опыту пребывания в полицейско-исправительной среде, в которую я попал, оно освещает и преображает все вокруг, как ту деревенскую площадь, банальную и знакомую, что я увидел однажды ночью в пересечении дьявольских сполохов, неузнаваемую, ставшую преддверием ада просто оттого, что бакалейная лавка горела ясным огнем.

Мы прибываем в комиссариат Белэр, на одноименной улице. Зловещий зал, пахнущий холодным окурком. Меня заставляют вывернуть карманы. Я убеждаюсь, что Флеретта по-прежнему в числе моих личных мелких вещей. Не хватало еще, чтобы эти хулиганы ее у меня позаимствовали! Мне оставляют галстук и шнурки. Легкое разочарование: меня не заставляют снять штаны и наклониться вперед, чтобы выставить дыру в заднице на обозрение надзирателя. Я обещал себе некоторое удовлетворение от этой сцены, которую считал неизбежной. Я даже уже с полчаса держал в резерве отлично приправленный пук, который пришлось совершенно зазря выпустить скрипичным аккордом. Потому что я тут же узнал это преддверие тюрьмы, где меня ожидал, растекшись по скамье, с трех сторон прикрепленной к стене, приземистый силуэт двух личностей без формы и цвета, но отнюдь не без запаха. Как, однако, все совпадает с тем, что я ожидал! Либо у приличных людей настолько точное и ясное представление о заточении, либо я сам, еще прежде всякого опыта, скроен из того материала, из которого выходят узники тюрьмы? Я выбираю кусок скамьи, как можно более удаленный от двух моих компаньонов, и приступаю к полулетаргическому ожиданию, испещренному живыми и краткими периодами ясности ума. Дважды решетки распахиваются, и кто-то вталкивает человеческие обломки, один падает справа от меня, другой слева. Я знаю, что в тюрьме скученность хуже одиночества. В конце концов, время идет довольно быстро.

По наступлении семи часов чин в форме открывает засов на решетке и делает мне знак выйти. Почему мне? Видимо, потому, что я одет лучше, чем четверо моих собратьев. Раболепие перед буржуа, грубость к простым людям, вот как выражается социальная философия стражей порядка.

Комиссар полиции — маленького роста, лысый и тщедушный — и его заурядный вид, несмотря на физиономию явного гетеросексуала, несколько расстраивает мой боевой дух. И тем не менее я очертя голову бросаюсь в атаку.

— Сегодня ночью, без малейшей причины, я подвергся нападению двух ваших подручных. Затем я провожу мерзейшую ночь у вас. Объяснение?

Он тупо смотрит на меня и без слов нажимает на кнопку. Далекий звонок. Ожидание. Дверь открывается и впускает одного из полицейских из Венсенского леса. В левой руке он несет Флеретту. Я с удовлетворением констатирую, что его правая рука укрыта огромной бинтовой повязкой.

— Что касается нападения, то вы сами ранили одного из моих людей. Я выдвигаю против вас обвинение в нанесении телесных повреждений сотруднику полиции при исполнении служебных обязанностей.

— Он слепил меня своим фонариком.

— Что вы делали ночью в парке?

— Я энтомолог. Коллекционирую бабочек.

— Охотились на бабочек в час ночи?

— Вот именно. Я величайший в мире специалист по ночным бабочкам.