Метеоры

Все зеленеет. Там, где мы только что ходили, далеко, за островом Эбиген, уверенно расстилается море. Мы сидим на белом песке пляжа, оба забрызганные тиной и просоленные как селедки. Поль успокоен привычным накатом волн, которые вытягивают пенные языки до наших ног. Поль — человек открытого моря. Поль — человек полноты во всем, верности во всем. Он с отвращением следовал за мной до края горизонта, куда звал меня отлив. Потом мы возвращались, таща за собой следом, как гаммельнский флейтист свой выводок крыс, — тысячи и тысячи маленьких волн подымающейся воды. Мы оба в данный момент успокоены, удовлетворены. Впрочем, на наших плечах тяжелым грузом лежит усталость. Каждый из нас полностью сознает то, что ощущает его брат-близнец. В течение этих часов ходьбы по пляжу жизнь тащила нас в разные, почти противоположные стороны. И тогда мы говорили. О, конечно не на обычном языке разговора двух непарных людей! Мы не обменивались сведениями о морских коньках или ежах. Каждый просто выражал смысл своего отрыва от общего фонда. Мои крики, ворчание, бессвязные слова только иллюстрировали всесильную тягу, которую я испытывал к огромной стонущей бездне, покинутой водой. Поль, напротив, брюзжал, дулся, всем своим видом выражал скуку, тревогу. Теперь все кончено. Братья-близнецы вернулись в свой кокон, и этот кокон для каждого — его брат-близнец. Но пляж не место для овальной любви. Одним движением мы встаем. Мы чувствуем под ногами колючие пучки высохших водорослей, и, когда мы спотыкаемся об один такой тюфяк, открывается его влажная сторона и из нее выпрыгивают морские блохи. Мостки. Тропинка. Усадьба. Все еще спит, разве что один из дортуаров Святой Бригитты освещен слабым светом. Буфетная. Одежда падает с нас. Яйцо. Мы обнимаем друг друга, лежа валетом, смеясь оттого, что мы такие соленые. Свершится ли причастие семенем или сон окажется сильнее ритуала?

P. S. «Смеясь оттого, что мы такие соленые…» Из последних строк только эти несколько слов будут, я думаю, совершенно понятны для непарного читателя. Дело в том, что два непарных существа, смеющиеся вместе, приближаются — но только в этом случае — к тайне криптофазии. Тогда из общего фонда — в зависимости от пучка сопричастностей, которые они делят друг с другом, у них рождается псевдоязык — смех, сам по себе непонятный, но функция которого — сократить разницу в положении того и другого, удаляющую их от этого фонда.

* * *

Поль

Одним из лучших символов нашей «монструозности» была, конечно, криптофазия, эолов язык, потайное наречие, позволявшее нам общаться часами, при том что свидетели не могли вникнуть в смысл нашей беседы. Криптофазия, которую разрабатывает между собой большинство истинных близнецов, конечно, составляет их силу и гордость по отношению к непарным. Но за такое преимущество в большинстве случаев приходится тяжело расплачиваться, поскольку близнецовый жаргон, совершенно очевидно, развивается в ущерб нормальной речи и, следовательно, социальному восприятию. Статистика утверждает, что богатой, разветвленной, сложной криптофазии соответствует бедность, скудость и примитивность нормального языка. Нарушение баланса тем опаснее, что существует устойчивая связь между общительностью и интеллектом, с одной стороны, и уровнем развития речи — с другой. Здесь мы вплотную подходим к фатализму исключительных случаев, аномалий и тератологических форм, которые часто поражают каким-либо сверхчеловеческим даром, но это превосходство оплачено опасным сбоем на самом банальном и самом основополагающем уровне. Я долго считал себя сверхчеловеком. Я и сейчас верю в свое исключительное призвание. Но теперь я не скрываю от себя — да и как можно после моего двойного увечья? — той ужасной цены, которую мне пришлось заплатить.

Ошибка всех психологов, изучавших загадку криптофазии, в том, что они рассматривали ее как обычный язык. Они трактовали ее так же, как какой-нибудь африканский или славянский диалект, пытаясь составить словарь и вычленить синтаксис. Фундаментальная ошибка — в передаче близнецового феномена в терминах единичности. Близнецовый язык — целиком управляемый и структурированный близнецовостью, — не может быть уподоблен языку одиночек. Таким образом, мы пренебрегаем главным, отбирая только случайное. Но в эоловом языке случайность — это слово, а главное — молчание.Вот что делает из близнецового языка явление, абсолютно несравнимое с любым языковым образованием.