Метеоры

Какие-то люди в молчании разворачивают на черной земле садов ковры газонов. Я воображаю, что они их сворачивают и заботливо ставят на хранение в сентябре на целых девять месяцев зимы. Нужно ли уточнять, что речь идет о настоящих, живых и свежих газонах. Другие перекрашивают дома. Крыши и стены из волнистой жести, дома кажутся бронированными, но все равно оставляют радостное впечатление — почти все они выкрашены в яркие вызывающие цвета и тешат глаз своим блеском. Жизнь здесь повсюду — мужчины, женщины, дети, собаки, кошки, птицы, но все они молчат, никаких разговоров. Как будто эта светлая ночь взяла обет молчания и заключила со всем живым соглашение, ставящее всякое слово, звук, шум вне игры. Мужчины в основном все блондины, женщины — с прозрачной кожей, в детях — легкость гиперборейцев, учившихся читать по сказкам Андерсена. И все-таки на каждом перекрестке меня приветствовал крик одной и той же птицы, серебряный колокольчик, веселый и печальный одновременно, с такой правильностью, что можно было бы подумать, будто она меня преследует, перелетая с крыши на крышу, желая, чтобы я все время слышал ее. Я пытался ее разглядеть, но напрасно. Мне даже показалось, что, в силу какой-то магии, я — единственный, кто слышит ее. Потому что всякий раз, услышав ее серебряную жалобу, я останавливал кого-то и спрашивал: «Вы слышали? Что это за птица?», спрошенный прислушивался и удивленно поднимал брови: «Птица? Какая птица? Я не заметил».

………………………

Оливье оказался длинным, как жердь, худым и грустным, с длинными волосами и висящими усами. Приходила мысль о молодом Дон Кихоте или Д'Артаньяне наоборот, повзрослевшем и потерявшем все иллюзии. Он пришел ко мне на следующий день после моего приезда и сразу заговорил со мной как с Жаном. Как и Ральфа, я не хотел его разочаровывать. Одна из драм разделенных близнецов состоит в том, что все, кто с ними соприкасается, не замечают или даже отрицают эту разделенность. Они воспринимают ее за одного из своих, записывая каждому из разлученных в дебет его малый рост, старательность, среднюю внешность, и смотрят на него вполглаза, слушают нехотя — пока не разразится удар грома и близнецы, соединившись, не отомстят.

Оливье совершенно не интересовался обстоятельствами моего приезда и отъезда Жана — если Жан продолжил свое путешествие в Токио. Он вообще мало обращал внимания на других.

Что я делаю в этом туристическом автобусе, сидя в глубине его рядом с вялым и равнодушным Оливье, отделенный от нашего гида Сельмы группой туристов? Я делаю то, что делал Жан, Это неписаный закон моей поездки — не могу перепрыгнуть через какой-то ее этап, чтобы тем вернее настичь его, я иду по его следам, потому что мои ноги и должны ступать по ним. Мой вояж не похож на свободный полет брошенного камня, ласкаемого воздухом, в котором он летит, скорее он напоминает катящийся снежный шар, становящийся с каждым поворотом вокруг оси все больше и все непредсказуемей. Я найду в Исландии то, что Жан искал в ней, то, что он отыскал здесь, потому что, если правда, что он улетел в Токио, то наверняка не с пустыми руками.

Машина пересекает долину, ее травянистые склоны и лоскуты снега не могут заставить забыть об однообразно черной земле этого базальтового острова. Мы катим часами, не встретив ни признака человеческого присутствия. Как вдруг перед нами вырастают строения фермы, рядом с ней церковь — и та и другая явно построены в другом месте и перенесены сюда. Можно предположить, что в определенные часы фермер превращается в пастора, а его семья в паству. Пони пасутся в загоне, но главный транспорт это — «лендровер», увенчанный длинной и тонкой антенной радиопередатчика. Каждая из этих деталей — и многие другие, как, например, огромные сараи, в которых хранят запас продовольствия на год, — говорят о невыразимом одиночестве людей, живущих на этой земле, где ночь и зима одновременно налагают на них свое бремя. Хорошо бы узнать, каков процент самоубийств в Исландии. Не удивлюсь, если он значительно меньше, чем в средиземноморских странах. Человек — такое забавное животное!

Кстати, о животных. Здесь, кажется, доминируют те, у кого есть перья. Конечно, все время встречаешь на покрытых гравием равнинах маленькие группы баранов — часто это овца и пара ягнят. Когда они бегают, их длинная грязная шерсть развивается по воздуху и оставляет клочья, цепляющиеся за кусты и выступы скал. Они кажутся такими дикими, что за ними, без сомнения, нужно охотиться с ружьем, чтобы добыть жаркое. Кроме них и пони, других млекопитающих нет. Даже собак не видно на этих больших фермах. Зато здесь царствуют крылатые. Я видел замечательную сцену: большой черный лебедь прогонял, развернув крылья, угрожая клювом, маленькое стадо баранов, которые паслись на берегу маленького озера и, вероятно, слишком близко подошли к его гнезду. Бараны в беспорядке отступили, преследуемые подпрыгивавшей на бегу птицей, распростершей крылья, как черный плащ.