Женщина в черной монашеской одежде только что прошла через систему персонального досмотра. На монахине было длинное, в пол, платье с широкими рукавами и белым воротником, туфли на плоской подошве и черное головное покрывало, ниспадающее на плечи. Лицо пока находилось в тени от потолочного светильника, но женщина в сопровождении двух сотрудников БКА уже направлялась в сторону лифтов к Сабине. На плоской груди худой высокой монахини висел тяжелый серебряный крест на цепочке, к поясу крепились четки.
Двери кабины, звякнув, открылись, но Сабина осталась стоять перед лифтом и наблюдала за женщиной. Такие посетители приходили сюда не каждый день. Наконец Сабине удалось бросить взгляд под головной убор монахини. Это оказалась пожилая женщина, лет шестидесяти пяти или даже старше. Несмотря на суровое сухощавое лицо, изрезанное морщинами, взгляд ее был добрым и мягким.
Двери лифта закрылись, и кабина уехала без Сабины.
– Я пройду здесь в комнату для приемов? – спросила монахиня сопровождающих. Ее голос звучал с легким австрийским акцентом. Она повторила вопрос, но оба мужчины молчали. Люди из внутренней службы безопасности не отличались разговорчивостью, к тому же обычно у них были дела поважнее, чем сопровождать какую-то монахиню на встречу.
– А к кому вы хотите попасть? – решила помочь Сабина. Здание БКА такое огромное, что и с Божьей помощью в нем можно блуждать несколько дней.
– К… – монахиня опустила взгляд и посмотрела на пожелтевшую и сильно помятую визитку, – комиссару уголовной полиции Мартену Снейдеру. – От женщины исходил нежный аромат мятного масла.
– Мартену
Оба мужчины переглянулись, но и бровью не повели.
– Ему это важно? – спросила женщина.
– Да, – вздохнула Сабина. Скоро монахиня сама это выяснит, и Сабина ей не завидовала. Она знала, что Снейдер был убежденным атеистом и в общении со священниками и монашками имел опыта не больше, чем папа с миссионерской позой.
Тут открылась дверь лестничной клетки, оттуда, сопя, вышел мужчина в темном дизайнерском костюме и широким шагом направился в сторону выхода.
Сабина указала на него.
– Между прочим, это он. – Она заметила, что монахиня с интересом разглядывает Снейдера, а в ее серых глазах появился странный блеск.
– Похоже, он в плохом расположении духа, – заметила монахиня.
– В хорошем не бывает. – Сабина невольно поморщилась. Одна лишь мысль о Снейдере в хорошем настроении раздражала.
Тут Снейдер поравнялся с ними.
– С каких это пор вы ходите по лестнице? – спросила Сабина.
Снейдер ненадолго остановился.
– Я надеюсь, вы не собираетесь навязать мне разговор, Немез. Я не расположен к пустой болтовне.
Сабина кивком указала на монахиню:
– Эта дама хотела бы с вами поговорить.
Взгляд Снейдера скользнул по черному монашескому одеянию.
– Слишком поздно, с этого момента я больше не на службе.
Сабина удивленно подняла брови.
– Неужели собрались в отпуск? У вас, наверное, недель пятьдесят или…
– Немез! Больше никогда не пытайтесь шутить в моем присутствии, – перебил ее Снейдер. Затем посмотрел на монахиню: – Обратитесь к кому-нибудь другому. Я уволился. – Без дальнейших комментариев он подошел к турникету, миновал его и покинул здание.
Сабина с открытым ртом смотрела ему вслед.
Слова монахини вернули ее в реальность.
– Э… что? – переспросила Сабина.
– Я сказала, что он скоро вернется.
Сабина с сожалением посмотрела на монахиню.
– Если он принял решение, то не изменит его.
– Я совершенно уверена, что вы ошибаетесь.
– Вряд ли.
Монахиня улыбнулась.
– Поверьте мне.
Глава 3
Сабина непринужденно сидела на своем столе-кафедре в лекционном зале академии и болтала ногой. Рукава блузки она закатала до локтей, а длинным каштановым волосам позволила свободно падать ей на плечи.
– Во время моего последнего дела, которое мы с коллегой смогли закрыть несколько дней назад, нам пришлось съездить в Берлин.
– Ваша коллега Тина Мартинелли?
Сабина кивнула. Она заметила, как студенты подались вперед, перегнувшись через ноутбуки, и следили за ее губами. Она приучила себя начинать каждое занятие с забавного эпизода. Для разогрева. А так как комиссары-стажеры все равно подписывали соглашение о конфиденциальности и неразглашении информации, могла без колебаний говорить о текущих реальных делах. Так сказать, делиться личным опытом.