Метка

Папа рассказывал, что мама вошла с кипой бумаг в руках, серьёзная и нелюдимая. Ни разу не взглянула ему в лицо, осматривала только рисунки и знаки на теле, не отвечала на папины вопросы и замечания. Мама – истинный профессионал своего дела – не обращала внимания на папины улыбки и лишь читала его знаки, время от времени записывая что-то в блокнот. Потом она попросила папу повернуться, чтобы прочесть знаки на его спине, и в следующее мгновение папа услышал безудержный смех. Мама хохотала и не могла остановиться. По её щекам лились слёзы, она закрывала рот ладонями, но всё смеялась и смеялась. В конце концов в дверь постучали с вопросом, всё ли в порядке. Вошёл другой чтец и, бросив взгляд на папу, умчался прочь, чтобы вернуться через несколько минут с парой трусов, грозно выговаривая папе:

– Незачем раздеваться догола! Как вам такое в голову взбрело?

Вскоре мама успокоилась и продолжила работу, извинившись за неприлично громкий смех.

Слушая окончание папиной истории, мама обычно согласно кивала и улыбалась. В тот первый день они подружились, а вскоре полюбили друг друга и спустя год, вопреки неодобрению маминых родителей, поженились.

Повзрослев, я как-то вспомнила эту историю и подумала, сгорая со стыда, что слушать подобные рассказы о собственных родителях не очень-го прилично. С тех пор я больше не просила рассказать, как встретились мои родители. Сейчас я отдала бы что угодно, лишь бы услышать эту семейную сагу, лишь бы услышать папин голос.

Проснувшись на следующее утро и возвращаясь мыслями к встрече с Оскаром, не могу решить, не приснился ли мне тот разговор в беспокойном сне. Уж лучше бы приснился!

Дрожа от утреннего холода, спускаюсь в пижаме на кухню. Мама опередила меня или не ложилась вовсе. Конечно, она всё знала с самого начала. Когда я рассказала ей вчера о Конноре Дрю, она расплакалась. Впервые за эти дни мне приоткрылась толика маминых сомнений, словно треснул её панцирь неколебимой веры в успех.

Мама сама подходит ко мне и обнимает, и мне приходится осторожно выбираться из кольца её рук, чтобы дотянуться до чашки.

– Я рада, что ты знаешь правду, Леора. – Мама следит за мной затравленным взглядом. – Этот мальчик… Его зовут Оскар? Да? Он рассказал тебе что-нибудь ещё? Ведь Коннор не… ничего не выдал?

– Мама, я рассказала тебе всё, что знаю. Коннор всё ещё под арестом, потому что отказывается говорить. Его тайник так и не нашли. Нельзя сказать, что всё в порядке, но пока что папе ничто не угрожает. Знать они что-то могут, но доказать – нет. Наливаю в чашку воды, пролив несколько капель на деревянную столешницу.

– Мне бы сказали. – Мама говорит едва слышно, скорее, чтобы убедить саму себя, а не сообщить мне недостающие детали. – Да, я уверена: они дали бы мне знать, пойди что-то не так.

Вытираю кухонной тряпочкой капли воды и обнимаю маму, прислушиваясь к её полуразличимому бормотанию.

– Мама, а кто это – они? – спрашиваю я тихонько, всё ещё сжимая в руке мокрую тряпку. Мне не слишком нравится знать, что кому-то ещё кроме Коннора известно о папином знаке. В память мне врезались слова мэра Лонгсайта о том, что Коннор помогал пустым. Но мама лишь молча качает головой.

– Не волнуйся, всё будет в порядке, – утешаю я маму. Теперь моя очередь быть спокойной и уверенной. Кто-то же должен. – Что бы ни случилось, что бы ни потребовалось сделать, с папой ничего не случится. Обещаю. Мама кивает и утыкается лбом мне в шею. – Спасибо, дорогая моя девочка… – глухо вздыхает она. – Господи, как жаль, что всё так обернулось! Выпрямившись, мама вытирает глаза, откашливается и пристально смотрит на меня.

– Нам не о чем беспокоиться. Мы будем жить, как раньше, высоко держать голову. Будем обычными, добрыми гражданами. – Мама с усилием делает глубокий вдох и наконец улыбается. – Прости меня, дорогая! Всё будет хорошо. Обязательно.

Я согласно киваю в ответ, но меня не обманешь. Мамин страх был настоящим, неподдельным. Впервые за последние недели мама показала свои истинные чувства.