Меткий стрелок

— В таком случае нажмите на курок. — Глаза Ремизова засветились злобным огоньком. — В тюрьму я не пойду, — медленно проговорил он.

— Да ну? А что ты сделаешь?

— Что я сделаю? — Кирилл усмехнулся. — А вот что.

С этими словами он вдруг резко повернулся и со всех ног бросился к окну. Вскочил на стул и прыгнул.

Сева вскинул пистолет и нажал на спусковой крючок.

Пуля настигла беглеца в полете.

Ремизов с размаху врезался головой в окно и вылетел на улицу, как метеор, окруженный ослепительным ореолом сверкающих осколков.

Сева быстро подошел к окну и выглянул наружу.

Кирилл Ремизов лежал на асфальтовой дорожке. Пуля попала ему в левую ногу, пробив коленный сустав. Правое запястье спортивного обозревателя было разорвано в клочья. По асфальту струился тонкий ручеек алой крови. Большой неровный кусок стекла торчал у Ремизова из щеки.

Сева крепко выругался, повернулся и направился к двери. Выскочив во двор, он подбежал к Ремизову. Склонился над ним.

— Жив? — спросил Сева, прижимая палец к шее обозревателя.

В ответ тот слабо зашевелился.

— Бомба! — прокричал ему на ухо Сева. — Где бомба?

— Нет никакой бомбы, — выдохнул, морщась от боли, Кирилл. — Есть только керосин.

— Ага. Стало быть, ты решил все тут, к чертовой матери, спалить. Хм. Ну в таком случае нет причины спешить. Надеюсь, перед тем как выпрыгнуть из окна, ты не успел кинуть зажженную спичку? Красивый домик, обидно было бы его терять без предварительного осмотра. Ну-ка что там у тебя с запястьем. — Он осмотрел руку Ремизова. — Худо дело, старичок. Повреждено сухожилие. Стрелять ты этой рукой уже не сможешь никогда.

— Ничего, — ухмыльнулся Кирилл. — Возьму пистолет в другую.

— Вот как?

Сева выпрямился, оторвал от занавески, висящей наружу, два длинных лоскута.

— Мне очень жаль, но и бегать ты тоже не сможешь. Только на костылях.

Он перетянул Ремизову руку и ногу, чтобы остановить кровотечение.

— Лицо трогать пока не буду, — сообщил он обозревателю. — Иначе придется накладывать жгут на шею.

— Что же тебя останавливает? — криво осклабился Ремизов.

— Я с ранеными не воюю… Кстати, у меня для тебя еще одна приятная новость. Похоже, что у тебя перерезан лицевой нерв.

Ремизов покосился на торчащее из щеки стекло и тихо прохрипел:

— Что это значит?

— Это значит, что отныне ты не только однорукий и одноногий… Улыбка у тебя, старик, тоже будет несколько однобокая. — Сева вздохнул. — Не хочется злорадствовать, старичок, но, похоже, Бог есть. Ладно, пойду вызывать «скорую».

Глава восемьдесят вторая

Следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Александр Борисович Турецкий вошел в кабинет замгенпрокурора Меркулова и замер у порога.

— Чего смотришь? — пробурчал Меркулов. — Заходи.

— Приветствую вас, Константин Дмитриевич, — сказал Турецкий, проходя в кабинет и усаживаясь за стул. Посмотрел на Меркулова, усмехнулся и еле заметно покачал головой: — Ого! Я вижу, Константин Дмитриевич, ты в новом прикиде. Не жмет костюмчик-то?

— Да нет, в самый раз.

Меркулов поморщился в ожидании очередной порции издевательств. Турецкий заметил это и состроил серьезную физиономию.

— Никогда не думал, что ты такой пижон, — сказал он. — Откуда костюмчик?

— Леля из Англии привезла. Ездила на неделю по турпутевке. Говорит, сейчас там все такие носят.

Турецкий усмехнулся уголком рта и вздохнул:

— Благословенная Англия! А бабочка зачем? Ты что…

— Да понимаешь, идем сегодня с моей в оперу. Познакомилась во время поездки с одной пожилой балериной…

— А что, и такие бывают? — удивился Турецкий.

— Бывают дорогой, бывают… Жили, понимаешь, в одной комнате. Теперь дружим семьями. Вот, дала нам два билета в партер. — Меркулов похлопал себя по карману пиджака. — Встретит нас у входа. Вместе со своим благоверным. Он у нее дирижер. — Меркулов тяжело вздохнул. — Теперь не отвертеться.

— Понятно. А что, дома переодеться не мог?

— Времени в обрез, — отрезал Меркулов.

Он стянул с шеи бабочку, вынул из кармана платок, открыл ящик стола и швырнул все это туда с таким видом, словно запирает в камере особо опасного преступника.

— Слава богу, — облегченно сказал Турецкий, вытирая со лба воображаемый пот. — Узнаю старину Костю. А то у меня уже начал образовываться комплекс. Я даже начал подсчитывать, сколько придется отстегнуть из зарплаты на бабочку и смокинг. Тоже ведь хочется выглядеть культурным человеком.

— Дело, Саня, не в бабочке и не в смокинге, а в том, что у человека здесь… — Меркулов выразительно постучал себе пальцем по лбу. — И здесь. Он приложил ладонь к сердцу. — Ну пошутили, и будет. Я тебя не трепаться сюда звал.

— В этом я не сомневаюсь, — кивнул Александр Борисович, поудобней устраиваясь в кресле.

— Ну, — прищурился Меркулов, — давай рассказывай. Как там у нас дела с Шустовым и его веселой командой?

— Нормально. Житинский дал подробные показания. Не сказать, чтобы от них было много пользы, но все-таки… Слушай, а кофе у тебя здесь наливают?

— Ты мне зубы не заговаривай. Говоришь — дела идут отлично и тут же пользы от Житинского никакой. Может разъяснишь?

Турецкий улыбнулся.