Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова

Вл. Ив. – Оле:

– Я могу придти шестнадцатого.

Оля – К. С.’у. К. С.:

– Жена моя, Маруся, больна, она должна разгуливать по комнатам, я не могу ее выгнать.

Вл. Ив. – Оле:

– Я приеду только на пятнадцать минут.

К. С. – Оле:

– Ну, хорошо, я выгоню Марусю, пусть приезжает.

Вл. Ив. – Оле:

– Я к нему не поеду, я его не хочу видеть. Я ему письмо напишу.

Потом через два часа Вл. Ив. звонит:

– Я письма не буду писать, а то он скажет, что я жулик и ни одному слову верить все равно не будет. Просто позвоните к нему и скажите, что я шестнадцатого занят»[360].

Если помните, читатель, Варенуха показан в романе не таким уж плохим человеком. Это вампир Гелла нанесла администратору поцелуй, лишивший его не только тени, но и души.

Итак, сказав «А»…

Глава XXXIII. Рыжая ведьма за пишущей машинкой

Нагая девица… – служанка Воланда, фигура отчасти «декоративная»… не играющая своей роли в коллизии.

Г. А. Лесскис[361]

«Куда пропала Гелла?» – Елена Сергеевна взглянула на меня растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: «Миша забыл Геллу!»

В. Я. Лакшин[362]

…К Sister Булгаков был не вполне справедлив.

Л. М. Яновская[363]

В приведенном выше отрывке из работы В. Я. Лакшина речь идет о том, что в окончательной редакции в сцене полета Мастера и Маргариты с Воландом и его свитой для Геллы не нашлось места. Как видим, мнения о роли этого образа в романе высказываются различные (о том, что в процессе развития действия в романе некоторые черты Геллы раскрывают образ Маргариты, отмечено выше). Действительно, в одной из ранних редакций романа Булгаков включал ее в сцену полета: «Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего больше не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела как ночь, улетавшая в ночь»[364].

При определении возможного прототипа этого образа невозможно обойти вниманием следующие обстоятельства.

Первое. Если принять личность В. И. Немировича-Данченко в качестве прототипа образа Варенухи и интерполировать фабулу романа на реальную мхатовскую действительность, то единственной женщиной из его ближайшего окружения, которую можно рассматривать в таком качестве, является его личная секретарша Ольга Сергеевна Бокшанская – родная сестра жены Булгакова – Елены Сергеевны. При этом сразу следует отметить, что по роману Гелла занимает более высокую ступень в инфернальной иерархии, чем Варенуха. В жизни же общественный статус Немировича-Данченко был несравненно выше, чем Бокшанской.

Второе. Пишущая машинка Геллы – в окончательной редакции романа она вдруг появляется в сцене после бала Воланда в «квартире № 50»:

«И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей:

– Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши „боров“. Подпись – Бегемот».

Пишущая машинка в булгаковском описании фигурирует и в «Театральном романе» – там ею виртуозно владеет Поликсена Торопецкая, в образе которой легко угадывается О. С. Бокшанская. С этой точки зрения «Театральный роман» можно рассматривать как один из «ключей» к раскрытию содержания и образа вампира Геллы.

А ведь то, что под диктовку Бегемота печатала Гелла, в действительности, в буквальном смысле дословно, печаталось в июне 1938 года на квартире Булгакова. И эту последнюю машинописную редакцию романа «Мастер и Маргарита», включая и этот самый пассаж, печатала под его диктовку Бокшанская. О себе?..

Третье. Одновременно с диктовкой Ольге Сергеевне текста романа Булгаков в письмах своей жене в Лебедянь подробно комментировал ход работы и все, что было с этим связано.

В этих письмах о Бокшанской упоминается как о «Sister-in-law» (свояченице), просто как о «Sister», иногда в сокращенном виде – как о «Sist» или, как в данном случае, просто как о «S»[365]. В тех же письмах встречаются и другие обозначения сестры Елены Сергеевны – в частности, на испанском языке – «куньядь» – только почему-то, вопреки канонам кастильского произношения, с мягким «д» в конце слова и без обязательного окончания женского рода «а», – явно же рассчитывая вызвать таким образом определенные ассоциации у русскоязычного адресата. О том, что в одном из его писем личность Немировича-Данченко обыгрывалась в связке с образом Воланда, отмечено в предыдущей главе. Аналогичный момент имел место и в отношении Бокшанской (письмо от 14–15 июня):

«Обедать вместе с компанией – нет! нет! А с S. – даже речи быть не может. Пусть Азазелло с S. обедает!»[366]