Они принимаются шарить в ящиках и шкафах — понятия не имею, что они там ищут, я ведь всего лишь сочиняю песни для рокеров. Один из них, повежливее, предлагает пройти с ними, «просто кое-что уточнить». Сосед видит все это и предупреждает мою семью, немедленно впадающую в панику. Все знали, что переживала Бразилия в то время, пусть это и не освещалось в газетах. ‹…›
Средь бела дня такси блокируется двумя машинами — человек с пистолетом в руке выходит из одной из них и вытаскивает меня. Я падаю на землю и чувствую дуло пистолета на шее. Смотрю на отель передо мною и думаю: «Не может быть, что я так рано умру». Я впадаю в нечто вроде кататонии: не чувствую страха, ничего не чувствую. Я слышал рассказы об исчезнувших друзьях, я тоже исчезну, и последнее, что увижу, — этот отель. Человек поднимает меня, усаживает на пол своего автомобиля и велит надеть на голову мешок.
Автомобиль едет около получаса. Они, должно быть, ищут место, где казнить меня, но я по-прежнему ничего не чувствую. Я принял свою судьбу. Автомобиль останавливается. Меня выволакивают и бьют, вталкивают в какой-то коридор. Я кричу, но знаю, что никто не слышит, потому что они тоже орут. Террорист, говорят они. Ты заслуживаешь смерти. Ты воюешь против своей страны. Ты будешь умирать медленно, но сначала тебе придется как следует помучиться. Инстинкт выживания парадоксальным образом начинает мало-помалу пробуждаться во мне.
Меня приводят в пыточную с фальшполом. Я спотыкаюсь об него, потому что ничего не вижу, я прошу их не толкать меня, но меня толкают в спину — и я падаю. Они велят мне раздеться. Допрос начинается с вопроса, на который я не знаю, как отвечать. От меня требуют предать людей, о которых я никогда не слышал. Они говорят, что я не хочу сотрудничать, льют на пол воду и ставят что-то мне на ноги — затем я вижу из-под мешка, что это устройство с электродами, которые затем прикрепляются к моим гениталиям.
Теперь я понимаю, что, кроме ударов, которые я не могу отследить (следовательно, не могу хотя бы сжаться, чтобы ослабить воздействие), меня начнут бить электрическим током. Я говорю, что им незачем это делать, — я сознаюсь во всем, в чем они требуют от меня сознаться. Я подпишу все, что они захотят дать мне подписать. Однако им этого мало. Тогда в отчаянии я начинаю расцарапывать себе кожу, выдирая куски самого себя. Палачи, должно быть, были испуганы, увидев, как я сам себе пускаю кровь; меня оставляют в покое. Они говорят, что я могу снять мешок, когда услышу, как хлопнула дверь. Я снимаю его и вижу, что нахожусь в звукоизолированной комнате с отметинами от пуль в стенах. Теперь понятно, зачем здесь фальшпол{504}.