Метод. Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. Выпуск 5: Методы изучения взаимозависимостей в обществоведении

Таким образом, мы возвращаемся к теме, которую рассматривали в начале. «Смутный и подвижный горизонт идеалов и проектов» – это и есть тот самый мир неостенсивных референций, о котором шла речь. Как мы это истолковываем? Попробуем пройти весь путь с начала до конца, но пока что лишь в одном направлении и делая акцент более на теории событий в ее социологическом преломлении, нежели на собственно философской проблематике. Итак, различение события позволяет наблюдателю опознать в событии личное действие агента или – как мы еще можем его назвать – действующего. Личное действие – это такое, которое приписывается ему, т.е. такое, по поводу которого наблюдатель, мотивированно не удовлетворяясь вопросом «что?», задает вопрос «кто?». Но мало этого. Наблюдатель опознает ситуацию как такую, в которой вопрос приписывания оборачивается вопросом о вменении, т.е. о вине39 (отдельным случаем вменения может быть вопрос о заслуге). Но поставить вопрос о вине – значит здесь не просто приписать действие действующему. Надо по-другому описать само действие. Оно, с одной стороны, остается тем элементарным событием, которое и прежде выступало для нас атомом социальности. С другой же стороны, действие получает совершенно новое измерение. Это измерение появляется за счет различения, и вопрос о том, кто совершает это различение, не менее важен, чем вопрос о том, каковы его основания и конструкция. Тем не менее оставим его сейчас в стороне.

Итак, новое различение. В чем оно состоит? В том, что действие берется как элемент происходящего в более широком временном горизонте, но притом более специфически, как элемент определенной фигурации действий, которая может быть процессом, системой, цепочкой действий и т.п. Поэтому на вопрос: «Что произошло?» – мы уже не отвечаем: «Окно открыли», но говорим: «Такой-то потерял важные документы: открыл окно и не уследил за ними, когда ветер закрутил бумаги». Цельное действие по-прежнему элементарно, но «что» действия определяется уже по-другому, по результату того первого движения, которое привело к цепочке следствий, в производство которых вмешалась безличная и случайная каузальность природы. Она смешалась с умышленным поступком, но что было преднамеренно сделано? Был ли умысел терять документы? Разумеется, нет, хотя, как мы видели, было (возможно) признание в ретроспективе своей вины. Но это еще полдела.

Пока речь идет о конкретном, прямо определяемом следствии действия, это значит, что само действие переопределяется сообразно результату. Но у этого переопределения есть две стороны. Одна сторона – временная. Проследив цепочки следствий, мы обнаруживаем, что элементарный акт – совсем не то, чем представлялся на первый взгляд40. Чем уже временной горизонт, тем более простым видится событие действия. Можно также сказать, что временное оборачивается пространственным. Простое действие ситуативно близко, неотъемлемое от тела действующего, оно совершается в той области, которую в американских переводах Альфреда Шюца называют the world within immediate reach – мир в пределах непосредственной досягаемости. Дж.Г. Мид назвал ее manipulativearea – областью, до которой можно буквально дотянуться. Но в первоначальных, немецких текстах Шюца она называется менее определенно, хотя терминологически и более обязывающим образом: Umwelt [Sch"utz, 1981; Schutz, 1964, p. 65 f].

Вторая сторона – это специфика того поля, если говорить словами Рикёра, или той фигурации, в которой совершается событие действия. Пространственно-временная близость и удаленность важны лишь частично, потому что здесь вопрос уже стоит не о результате, а о характере действия. Так, врач действительно лечит больного, даже если его лечение не увенчалось успехом [Ricoeur, 1992, p. 154, 178], политик участвует в борьбе, даже если никогда не выигрывает, и т.п. Это принципиальный момент: если рассматривать цепочку действий по модели «причина / следствие», тогда модель «средство / цель» окажется лишь одним из ее подвидов. Тогда и только тогда можно говорить, что цели одни, а результат (как впоследствии и на некотором удалении оказалось) другой, т.е. ближайшим образом приписываемые действующему действия оказались средствами для другой цели, даже если субъективно он и не ставил себе эту цель. Опознавая отдаленные результаты как свои собственные, он модифицирует свое поведение, и потому даже простейшие поступки нельзя понять, если не смотреть на отдаленные следствия: они входят в «рефлексивный мониторинг действия», как назвал его Антони Гидденс, как то, что предшествует любому проекту: опознание, признание своей ответственности, воспоминание (или забывание).