Метод Пигмалиона

В голове проносились разные мысли. Была даже такая: пойти и сознаться в содеянном, но она быстро потеряла свою актуальность. С одной стороны, передо мной стоял моральный аспект страшного инцидента, а с другой стороны – правовой. Я представил, что сознаюсь, меня сразу же посадят на полжизни в тюрьму, начальство каждый день станет давать сечку на воде, а в документах будет писать, что кормит нормально и даже фруктами. Наверху будут распиливать деньги и строить себе новые дачи, а сидящие будут бичевать, как свиньи. Надзиратели в любой момент смогут избивать просто так, для развлечения, ведь профессия специфичная и, в принципе, позволяет. Сами арестанты по-разному могут встретить меня, в том числе негативно. После тюрьмы у меня не получится устроиться на какую-либо работу, потому что никому не нужен сотрудник с «волчьим билетом». А поскольку никакой системы социальной реабилитации для бывших заключенных не предусмотрено, то у меня будет одна дорога, чтобы выжить – вернуться обратно. Попав в тюрьму, я лишь обозлюсь, видя, как начальство пенитенциарного учреждения злоупотребляет полномочиями и жирует на деньги, которые на самом деле предусмотрены для арестантов. И вроде бы, с одной стороны, сидящие сами виноваты и должны прочувствовать вину, но, с другой стороны, какой вообще в этом толк, если человек никак не реабилитируется и постоянно находится в скотских условиях?! Заключенный лишь становится злее, видя, как его обманывают, и уже не думает над поступком с точки зрения вины и раскаяния, а просто жалеет, что его поймали. Вот это я не хотел проживать в своей жизни. Это не та страна, где стоит быть честным и добровольно отправляться в тюрьму. У власти сидят люди пострашнее меня и не мучаются угрызениями совести.

Оказавшись дома, я сразу же пошел в душ. Хотел, как обычно, отмыться от случившегося. Быстро движущаяся жизнь пугала меня своей полной непредсказуемостью. Еще совсем недавно я был обычным толстым мальчиком с единственной проблемой в жизни – пережить ЕГЭ и поступить в университет. После недавних событий я стал другим человеком с совсем другими проблемами, которые просто не укладывались в голове. Как все так быстро пронеслось? Почему я оказался в это втянут? Как из всего этого выйти? Как спать спокойно по ночам? Узнают ли, что я имею к этому непосредственное отношение? Почему я? Почему…

В какой-то момент я начал отстраняться от реального мира и почувствовал дереализацию. Мозг стал защищаться и абстрагировал мое сознание, чтобы не причинить какой-либо вред. От этого я стал беспокойным.

ГЛАВА VII

Через некоторое время события восстановились в памяти. Я действительно хотел сам кинуть бутылку и, когда Данил ею замахнулся, попытался его остановить, но этим лишь помешал и она попала не в то окно. Грубо говоря, это я был виноват в смерти той семьи. После того, как я все вспомнил, эта мысль не давала мне покоя.

Моя мама так и не узнала, что я вернулся пьяным. Полицейские нас не нашли. С Данилом мы не контактировали эти дни напрямую, даже в падик приходили в разное время, потому что нам было трудно смотреть друг другу в глаза, словно в них мы могли увидеть презрение. Было страшно нечаянно начать рассказывать, обвиняя друг друга в том, что случилось. Парни ничего не заметили. Драк за это время, как таковых, не было. По крайней мере, я в них не участвовал, поскольку меня не звали. Наверное, потому что Данил был против. Так потихоньку мы вообще перестали контактировать. В школе все обсуждали случившееся, это стало каким-то массовым явлением, которое вдруг начало касаться всех. Школьники даже пытались вести расследование, которое, разумеется, ни к чему не привело. На меня никто даже не думал. Да и голос в домофоне не был похож на мой. В итоге через какое-то время все позабылось. Настало лето. Начались экзамены и другие проблемы. Но спать нормально я так и не смог. Постоянно снились какие-то кошмары, связанные с тематикой пожара. Чтобы преодолеть их, я начал читать больше книг по психологии, чтобы разобраться в себе и справиться с тем, что случилось. Это было единственным инструментом, способным оказать какую-то помощь, ведь рассказать я никому не мог. И не пил с тех пор ни грамма, ни миллилитра.