Метод

Меглин накрыл гроб крышкой, вколотил гвозди. Доносившиеся изнутри вопли перешли в вой.

– Теперь ты веришь в ад? – спросил сыщик.

Потом столкнул гроб в могилу и закопал.

Все было кончено. Меглин, за последние часы словно постаревший на десять лет, пошел прочь с кладбища. Шел нетвердо, шатался и все время оглядывался, словно кого-то искал…

– Родион! – окликнула его Есеня.

Он остановился. Посмотрел на нее. Сказал:

– Ты спрашивала, кто убил Олю.

– Не имеет значения! – торопливо сказала она.

Есеня не хотела этой правды, по горло была сыта правдой. Но Меглин был беспощаден. Сказал:

– Я.

– За что? – спросила Есеня.

– Она просила, – объяснил он. – «Лучше смерть, чем здесь». Так она сказала. «Это не жизнь». Я ведь тоже был ее другом. Любил ее.

И вновь замолчал и пошел к воротам. Есеня позвала его, но он не обернулся.

Вышел из ворот – и вдруг увидел впереди мальчика. Того самого, что раньше мелькал среди могил. Он уже знал, кто этот мальчик. Это был он сам, Родион Меглин, – каким был в девять лет.

Он подошел ближе, мальчик ждал его. Меглин протянул руку, чтобы погладить, приласкать его, лишенного ласки…

Есеня, стоя в воротах кладбища, увидела странную картину – Меглин, стоя посреди дороги, протягивал руку в пустоту…

Они стояли рядом – Меглин-взрослый и Меглин-ребенок. И ребенок сказал взрослому:

– Всё…

Тогда взрослый Меглин рухнул на спину и выгнулся в судороге. Есеня бросилась к нему, обхватила руками, прижала к себе.

– Родион! – кричала она. – Родион!

Но он уже не слышал. Он видел море и женщину, что ждала на берегу. Это была его мать. Она взяла его за руку, как когда-то, и они ушли. Ушли прочь…

…Из последних сил Есеня втащила Меглина в машину – она хотела уехать подальше от кладбища. Девушка понимала: Меглин не хотел бы, чтобы Стрелка нашли. Чтобы его жертва оказалась напрасной. Проехав несколько километров, она остановилась и вызвала «скорую».

…Прокурор Стеклов приехал одновременно со «скорой» и сразу поспешил к дочери. Спросил:

– Где Стрелок?

– Больше ты о нем не услышишь, – ответила Есеня. – Обо мне тоже. Никогда.

Повернулась к отцу, изучающе посмотрела на него, спросила:

– Как ты жить-то после этого можешь? Не страшно?

Он не знал, что скрывается за словом «этого». Предположить можно было многое.

– Есеня… – начал прокурор… Но дочь уже села в «скорую» и захлопнула дверь.

Прошло несколько недель. Рука у Есени зажила, она вновь могла водить машину. После некоторого перерыва она приехала в психиатрическую клинику, чтобы увидеть Меглина. У входа в отделение усиленного наблюдения ее встретил Бергич. Они вошли в палату. Меглин, одетый в темно-синюю пижаму, был за руки и за ноги привязан к кровати. Остановившимся взглядом он смотрел в никуда.

– Это для его же безопасности, – тихо сказал ей Бергич. – Он уже дважды пытался покончить с собой. Сначала из подоконника гвоздь вынул. Потом набросился на санитара. Когда ему помешали, попытался разодрать себе горло. Хорошо, что у нас наблюдение круглосуточное…

Слушая его, Есеня вспомнила, как несколько дней назад ей звонил Саша, спрашивал, как там Меглин, радовался, что тот жив. Сейчас она знала, что ему ответить: «Это не жизнь. Это смерть с открытыми глазами»…

Из клиники она поехала в прокуратуру, к отцу – хотела забрать некоторые дела. В приемной ее остановила секретарша:

– Андрея Сергеевича нет…

– А где он? – спросила Есеня.

– Вы разве не знаете? – удивилась девушка. – Он заявление подал. Уволился.

Тогда Есеня отправилась в то место, которое про себя называла «здание». Машина отца стояла во дворе. Входная дверь открыта. Прошла по дому – нигде никого. На кухне стояла пустая бутылка из-под виски, прижимала записку с одним словом: «Прости». Охваченная тревогой, девушка бросилась в кабинет – и убедилась, что сейф с оружием открыт. Есеня вышла на задний двор.

Здесь сидел Стеклов – не спавший две ночи, небритый, в халате поверх пижамы. Рядом на столике лежал пистолет. Не поворачиваясь к дочери, прокурор сказал:

– Я знал, что ты придешь. Вернее, не знал… Надеялся.

Есеня подошла к отцу, спросила:

– Зачем?

– А смысл? – ответил Стеклов.

– Я прощаю тебя, – тихо сказала она.

– Я сам себя не прощу.

– Живи так, – предложила она.

– Зачем? – вернул он ей ее вопрос.

– Ради меня, – ответила она.

Стеклов взглянул на дочь… и вдруг в его лице что-то дрогнуло, на глазах появились слезы. Есеня крепко обняла отца, и он заплакал у нее на груди…

А потом они сидели в кабинете, и отец показывал ей фотографии старых друзей – Огнарева, Меглина, других… И рассказывал: