Методика обучения сольному пению

Алексей вел себя спокойнее. Я не заметил, чтобы он пользовался шпаргалкой. Значит, уверен в себе. Настоящая солдатская выдержка. Но вот он наклонил голову к Николаю, что-то тихо спрашивая у него, и я увидел, чего стоила ему эта выдержка: небольшая плешь была обильно орошена потом.

Многие уже сдавали свои сочинения, принимала их женщина, тасуя, как карты, умелыми движениями рук, краснолицый и Бородка над чем-то радостно гоготали… «Счастливые люди», — подумалось мне.

Маша все писала, я поразился обилию листков с черными строчками: во дает, не боится, что ошибок насеет.

— Ты извини, — решился все-таки я, нагнув голову к столу, чтобы никто из преподавателей не заметил, — может, у тебя есть время пробежать глазами… А то…

— Убери руку, — Маша придвинулась ко мне; прочитала быстро и нашла три ошибки. Я выправил их со вздохом облегчения.

Сдав сочинение, вышел в коридор. Тут все оживленно разговаривали, с лиц еще не сошло возбуждение, тут же находились и некоторые родители с радостно-напряженными глазами, в руках у многих цветы… Я прошел к открытому окну, задумался и не заметил, как ко мне подошли наши бравые солдаты. Алексей вытирал платком лицо, затылок, шею, расстегнув воротник гимнастерки, а Николай с суматошно бегающими глазами возбужденно восклицал:

— Нет, мужики, тяжело, что там говорить! Все правила давным-давно из головы повылетали. Ну ни фига не помню. Эх, что же все-таки будет?!

— Ну уж трагедии особой не произойдет, если пролетим, — рассудительно заметил Алексей, спрятав платок и подставляя распаренное лицо свежему ветерку из окна. — Заочно можно учиться…

— Заочно и дурак сможет, — отмахнулся Николай, — А я хочу быть настоящим студентом, учиться, а не работать. У меня жизнь долгая, навкалываться еще успею…

— Ну-ну, — лишь усмехнулся Алексей.

Узнав, когда следующий экзамен: история СССР, мы разбрелись, кто довольный, а кто со смутой в душе. Я решил сходить в кино, немного развеяться, сбросить, хотя бы на время, «тяжкий груз дум». Со мной увязался Авдеев. Сочинение он полностью содрал со шпаргалки, находился в бодром состоянии духа, и переполнявший его оптимизм требовал выхода. Он сыпал словами: «Все будет нормально, я тебе говорю. В прошлые годы ребята почти все поступали, а девчонок резали. Знаешь, почему? Да просто ими все школы переполнены. А историк должен быть мужчина, верно я говорю? Нет, Антон, я не знаю, как ты на это смотришь, а я, кровь из носа, но обязан поступить. Не могу я в село заявиться не солоно хлебавши… А то как же: ведь „профессором“ величали, про журнал все знают. Нет, я тебе говорю, знаешь, как уважали! И детвора, и взрослые. Я со всеми общий язык находил. Ты не смотри, что я росточком не вышел. Наполеон тоже дылдой не был, верно я говорю? Главное — не шкура, главное — мозги!»

И для пущей убедительности Сашка постучал указав тельным пальцем по своему узкому лобику. Я слушал эту трескотню Авдеева вполуха, потому что хотелось побыть одному, и не очень-то радовался Сашкиному присутствию. Все уже знали, что Авдеев при случае любит потрепаться, и старались не особо давать ему воспользоваться случаем. Но я, конечно, не мог сказать напрямик: «Сашка, хватит болтать!», потому что это было не в моих правилах: я вечно боялся обидеть человека неосторожным словом.

— Антон, а у тебя девчонка есть? — вдруг в упор спросил Сашка.

Я ответил неохотно:

— Нет.

— Что, вообще ни с кем? — заинтересовался Сашка.

— Да как… — мне не хотелось разговаривать на эту тему, потому что легко ведь все опошлить. — Была, сейчас нет…

— Ясно, — Авдеев был удовлетворен. — С ними надо строго. У меня, знаешь, их сколько было! Честно, я тебе говорю! Я их чем беру: интеллектом. Это девки любят: чтобы стихи, философия про вечную любовь или пожалуйся, как ты одинок… Сразу тобой заинтересуется…

Я обреченно слушал. Уже купили билеты, зашли в зал, а из Сашки било словами, как водой из фонтана. Если в таком же роде он охмурял девчонок, то я не понимаю, как могли они все это терпеливо выслушивать…

Фильм прервал словоизвержение Авдеева, часа полтора мы с восхищением наблюдали, как один клан итальянской мафии любовно и трудолюбиво уничтожает другой — шла, как тонко подметил Авдеев, борьба «за власть в преступном мире…»

Как только мы вышли из кинотеатра, я торопливым движением сунул руку Авдееву: «Ну, пока!» — и чуть ли не бегом устремился к автобусной остановке.

«О, одиночество, как сладок твой недуг», — вспомнилась строка из стихотворения Цветаевой, которое пели в известном телефильме. Временами на меня как бы накатывало: не хотелось никого видеть, только бы спрятаться, как бы завернуться в самого себя. Одиночество несло с собой отдохновение от суеты, я не люблю гомона, спешки, толпу. Помню, как Тоню тянуло в клуб, на люди, на танцы, а я хотел, чтобы мы были одни…

Но сегодня не везло. У Лапотковых оказались гости, проходя в свою обитель, я мельком увидел два гривастых мужских затылка: сидели спиной к двери. Все явно поддали: шум, выкрики, восклицания…

С болью в голове я прилег. Но не тут-то было: кто-то пожелал, чтобы я отомкнул замок.