Также верно и то, что есть что–то очень неуютное в традиционном изображении домашних хозяйств, взаимодействующих с фирмами на рынках товаров и факторов производства, когда домашнее хозяйство в основном рассматривается так, как если бы оно состояло из единственного принимающего решения агента. Предпочтительнее ли подходить к проблеме поведения семей, рассматривая домашние хозяйства в качестве производителей, а не потребителей, остается открытым вопросом, но в любом случае модель производства в домашних хозяйствах дает нам что–то, что можно противопоставить лан–кастеровскому подходу к спросу. Наконец, можно только приветствовать исследовательскую программу, которая осмеливается предписывать сильную «позитивную эвристику»; а что может быть более сильным или смелым, чем предпосылка, что все человеческое поведение отражает бесхитростную попытку максимизировать, при некоторых ограничениях, функцию полезности, за которой стоят абсолютно стабильные и единообразные предпочтения? Подобная теория буквально напрашивается на строгую проверку, а строгая проверка, если верить Попперу, является признаком научного прогресса. Я сомневаюсь, что Беккер и компания всегда поступают так, как проповедуют, но по крайней мере они явно придерживаются методологических стандартов, по которым их можно судить.
Нет ничего проще, чем истреблять новые исследовательские программы, нагромождая горы идеологических возражений против их «твердого ядра» и одновременно по мелочам придираясь к теориям их «защитного пояса». Изучение экономической методологии должно было научить нас, насколько трудно оценивать даже зрелые исследовательские программы, не говоря уже о новорожденных. Чикагская исследовательская программа в области экономической теории семьи — продолжающееся предприятие, которое уже привлекло немало последователей[132]
. Мое личное мнение таково, что программа неплохо работает в области анализа преступности, хуже — в области заключения браков и рождаемости и совсем плохо — в областианализа социальных взаимодействий (не потому, что не выводит здесь «теорем», а оттого, что содержательно эти теоремы чрезвычайно пусты). Несомненно, через пять лет я буду думать совсем иначе — и именно так и должно быть. Только погрязший в мещанстве обыватель решительно выносит приговор научно–исследовательской программе раз и навсегда.
Было неверным полагать, что так называемая новая экономическая теория семьи будет процветать и привлекать все больше новых последователей и что я сменил бы свой взгляд на нее на более благоприятный в 1985–м или в 1990–м году по сравнению с тем, как смотрел на нее в 1980–м. Сам Беккер переработал свой ранний «Экономический подход к человеческому поведению» (1976) в более законченный «Трактат о семье» (1981), применив экономический подход к более широкому кругу явно не экономических проблем, таких, например, как наркотическая зависимость. Однако очень немногие экономисты последовали за ним, в то время как большинство социологов презрительно отвергли «экономический империализм», заложенный в чикагском подходе к анализу социального поведения (Swedberg R., 1990, р. 28, 46, 325—327). Чикагская исследовательская программа в той области, которую Беккер теперь называет «экономической социологией», выглядела очень многообещающе десять или пятнадцать лет назад, но теперь она представляется личным предприятием автора.
Глава 15
Постулат рациональности
Напоследок я оставил то, что некоторые рассматривают как наиболее характерную черту неоклассической экономической теории, а именно, вопрос о методологическом индивидуализме, на который она опирается, пытаясь вывести любое экономическое поведение из деятельности индивидов, стремящихся максимизировать свою полезность при ограничениях со стороны технологии и первоначальной над елейности благами. Этот так называемый