Метро 2033: Гонка по кругу

– Иди на хрен! – выпалил Ганс, еле сдержавшись, чтобы снова не нажать на спуск, бездарно растратив очередную дюжину патронов.

– Да, так и есть, отчаяние, одиночество и непонимание. Вас здесь большинство таких… и что мне с вами делать?

Парню почудилось движение в черном проеме, и он выстрелил. Пронзительная автоматная очередь разрезала тишину зала, пули высекли ослепительные искры из мраморных плит.

– Бедный, запутавшийся сопляк! Тебе не выбраться из этой паутины.

– Иди на хрен! – заорал Ганс и снова нажал на спуск.

Несколько выстрелов – и магазин пуст, патроны закончились. До ушей парня донесся клокочущий хрип. Или показалось? Все-таки достал гада. Или нет? Просто обман слуха?

Ганс двинулся вперед. Фонарный луч блуждал по загаженному полу, перекидывался на грязный мрамор пилонов, растворялся в густой тьме. Там, где он рассчитывал увидеть скошенного очередью противника, никого не оказалось, – лишь остатки дурно пахнущего деревянного поддона опирались на обитый угол столба. Вдруг показалось, что сзади кто-то есть, и Ганс сразу же сообразил, что не перезарядил автомат. Поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, он взял в рот фонарик, отделил магазин и, воткнув его в карман разгрузки, вытащил новый, начиненный тридцатью патронами. В этот миг бесшумная тень, мгновенно выделившаяся из непроглядной холодной мглы, молниеносно метнулась к нему.

– Как в старые времена, Фольгер, – Брут, оскалившись, шагнул вперед, – помнишь наши тренировки? Только ножи теперь не резиновые.

Исподлобья буравя взглядом противника, Феликс перекидывал свой маленький кинжал из руки в руку и молчал.

– Ты прав, – сказал штурмбаннфюрер, – лишние слова нам ни к чему. Зрелищная получится драка, боги порадуются.

Брут Арглистманн, он же Борис Холмских, ошибался или, возможно, лукавил: ножевой бой редко бывает зрелищным. По крайней мере, Фольгер так не считал, ибо исход поединка почти всегда решался в течение полуминуты.

Феликс пошел на Брута. Держа нож лезвием к большому пальцу, он вложил в боковой удар, как и положено, всю силу, работая не столько рукой, сколько ногой и корпусом. Лезвие, описав дугу, с бешеной скоростью устремилось к шее врага. Фольгер, ожидая, что штурмбаннфюрер отступит назад, попытавшись ударить ногой, опустил левую ладонь вниз, защищая пах. Но это был Брут, а не какой-нибудь заштатный боец. Диггер-наци подался чуть вперед, выставив блок. Феликс почувствовал боль в правой руке. Нож, который штурмбаннфюрер держал обратным хватом, метнулся к лицу Фольгера. Феликс, в последний момент слегка отклонившись вбок, успел отвести удар левой рукой, прикрывавшей пах, тут же отшатнулся и полоснул клинком предплечье штурмбаннфюрера, блокировавшее боковой удар. Впрочем, рана, нанесенная Бруту, была несерьезной, почти царапиной.

– Неплохо, – гаркнул диггер-наци, вытирая разрезанным и чуть замаранным кровью рукавом лицо, – неплохо…

Брут неожиданно ринулся в атаку, проведя комбинацию молниеносных ударов. Раз! Два! Три! Поменял хватку. Раз! Два! Три! Опять поменял хватку. Раз! Два…

Фольгер виртуозно уворачивался, стараясь не соприкасаться с противником; лишь однажды клинки дерущихся звякнули друг о друга. А потом Феликс с силой пнул врага в коленную чашечку. Так бывает, когда слишком увлекаешься нападением.

Скривив злую гримасу и зашипев, штурмбаннфюрер остановился. Фольгер тут же нанес прямой удар снизу. Бруту ничего не оставалось, как резко отпрянуть. Из-за непослушного, ноющего от боли колена он не смог удержать равновесие и рухнул навзничь. Штурмбаннфюрер неожиданно понял, что близок к поражению, и скорее инстинктивно, нежели осознанно бросив нож, выхватил из кобуры пистолет…

Положив девушку на спину, все сильнее сжимая пальцы на ее горле, Штефан сел на свою жертву.

– Сучка! – произнес он противным, дрожащим голоском. – Сейчас я тебе покажу, сучка! Так тебе! Так!

Белобрысая девчонка, обхватив кисти душителя и устремив незрячий взгляд куда-то вверх, шевелила губами:

– Маски… кругом маски… из резины… маски…

– Сейчас, сучка, – палач, часто дыша, терся тазом о живот жертвы, чувствуя, как возбуждение мощными приливными волнами накатывает на него, – я трахну тебя, трахну, сучка!

Девушка слабела на глазах. Губы ее почти перестали двигаться, взгляд помутнел, стал рассеянным.

– Да! – простонал Штефан, оторвав левую руку от горла несчастной и пытаясь расстегнуть трясущимися пальцами ширинку. – Да! Шлюшка, я тебя кончу! Кончу! Так! Так… да!

И вдруг что-то изменилось. Полузадушенная девушка посмотрела на палача Пушкинской. В глазах у нее была ясность и холодная ярость.

– Ты ненастоящий, без изнанки, – сказала она ужасающе спокойным, режущим нервы голосом. – Ты – резиновая кукла, маска. Вот кто ты!

Штефан оторопел. Только что под ним лежала слабая, умирающая девчонка, беспомощная жертва, которую можно было безнаказанно терзать, и тут – такое преображение! Лицо ее словно излучало нечто демоническое, сулящее возмездие за все черные дела. Палач Пушкинской оторопело поднял руки. Внезапно над станцией разнесся детский плач.