Леонид играл. Чудесно, невероятно, вдохновенно, как никогда раньше. И орда уродливых существ слушала его жадно, и залегшие солдаты привставали, чтобы лучше видеть музыканта. А его мелодия прозрачной стеной разделяла враждующих, не позволяя им обрушиться друг на друга в последней гибельной схватке.
— Готовность! — вдруг сказал один из десятков черных людей; который?!
Вся первая шеренга разом опустилась на одно колено, вторая вскинула винторезы.
— Саша! — крикнул Гомер.
Девчонка резко обернулась к нему, зажмурилась от слишком яркого света, выставила вперед ладонь и пошла наперекор хлеставшему из фонарей потоку медленно, будто против шквального ветра.
Толпа, опаленная лучами, забурчала, застонала, поджалась…
Пришельцы выжидали.
Саша вплотную подошла к их строю.
— Где ты? Мне надо с тобой поговорить, пожалуйста!
Ей никто не ответил.
— Мы нашли средство от этой болезни! Ее можно вылечить! Не нужно никого убивать! Есть лекарство!
Фаланга черных каменных статуй молчала.
— Прошу тебя! Я знаю, ты не хочешь… Ты только пытаешься спасти их… И себя…
И тут над боевым построением, словно не исходя ни от кого отдельного, раздалось глухо:
— Отойди. Я не хочу тебя убивать.
— Тебе не надо никого убивать! Есть лекарство! — отчаянно повторила Саша, идя сквозь одинаковых людей в масках, стараясь найти среди них единственного.
— Лекарства не существует.
— Радиация! Радиация помогает!
— Не верю.
— Я прошу тебя! — Саша сорвала голос в крик.
— Станция должна быть очищена.
— Неужели ты не хочешь все изменить?! Почему ты повторяешь то, что уже сделал однажды?… Тогда, с черными?! Почему не хочешь прощения?
Истуканы больше не откликались; толпа начала подступать ближе.
— Саша! — умоляюще прошептал девчонке Гомер; та не слышала.
— Ничего нельзя изменить. Не у кого просить прощения, — наконец упали слова. — Я поднял руку на… На… И наказан.
— Все внутри тебя! — Саша не отступала. — Ты можешь сам себя отпустить! Можешь доказать! Как ты не видишь, это же зеркало! Это отражение того, что ты сделал тогда, год назад! И сейчас ты можешь поступить иначе… Выслушать. Дать шанс… И сам заслужить шанс!
— Я должен уничтожить чудовище, — хрипло промолвил строй.
— Ты не сможешь! — закричала Саша. — Никто не может! Оно есть и во мне, оно спит в каждом! Это часть тела, часть души… И когда оно просыпается… Его нельзя убить, нельзя вырезать! Его можно только опять убаюкать… Усыпить…
Сквозь уродов проскользнул чумазый солдатик, протиснулся мимо замерших рядов черных, побежал к гермоворотам, к железной коробке передатчика, схватил микрофон, что-то крикнул в него… Но тут коротко чавкнул глушитель, и солдатик сник. Услышав кровь, толпа тут же ожила: вспухла, разгневанно заревела.
Музыкант, приложив к губам флейту, заиграл, но магия рассеялась; кто-то выстрелил в него, он выронил инструмент, взялся обеими руками за живот…
Раструбы огнеметов облизнулись пламенем. Фаланга обросла новыми стволами и сделала шаг вперед.
Саша бросилась к Леониду, готовая разбиться о толпу, которая уже обволокла упавшего, не желая отдавать его девушке.
— Нет, нет! — Она не могла больше сдерживаться.
Потом, одна против сотен кошмарных уродов, одна против легиона убийц, одна против всего мира, она упрямо сказала:
— Хочу чуда!
Грянул далекий гром, своды дрогнули, толпа съежилась и отступила, пришельцы тоже попятились. По земле побежали тонкие ручейки, с потолка стали падать первые капли, зажурчали все шумнее темные струи…
— Прорыв! — завопил кто-то.
Черные люди торопливо двинулись прочь со станции, отступая к гермодверям, старик побежал за ними, оглядываясь на Сашу. Та не трогалась с места. Подставив ладони и лицо хлынувшей на нее сверху воде, девчонка… смеялась.
— Это же дождь! — кричала она. — Он все смоет! Все можно будет начать заново!
Черный отряд выбрался за затворы, и Гомер с ним. Несколько пришельцев навалились на створку гермоворот, пытаясь закрыть Тульскую, сдержать воду. Створка поддалась и тяжело пошла вперед. Старика, который сорвался обратно, к оставшейся на тонущей станции Саше, схватили, отшвырнули прочь.
И только тут один из черных внезапно метнулся к сужающейся щели, протянул руку, крикнул девчонке:
— Сюда! Ты мне нужна!
Воды уже было по пояс; и вдруг белокурая голова нырнула и пропала.
Черный человек отдернул руку, и ворота закрылись.
Ворота так и не открылись. По туннелю прошла судорога, с другой стороны затвора в стальную плиту ударилось и откатилось эхо взрыва. Денис Михайлович приник к железу, прислушался… Вытер влагу со щеки, удивленно глянул на покрытый испариной потолок.
— Отходим! — приказал он. — Тут все кончено.
ЭПИЛОГ
Гомер вздохнул и перевернул лист. Свободного места в тетради оставалось совсем немного — лишь пара страниц. Что вписать, чем пожертвовать? Он протянул ладони к костру — отогреть замерзшие пальцы, успокоить их.
Старик сам попросился в южный дозор. Здесь, лицом к туннелям, ему работалось лучше, чем дома на Севастопольской, среди вороха мертвых газет, как бы ни оберегала Елена его покой.