Метро 2033: Пасынки Третьего Рима

И до Удара случалось, что налетали на лесопосадки бабочки так называемой горностаевой моли. Мелкая зловредная тварь массово размножалась, откладывала яйца, а в конце мая – начале июня из этих яиц вылезали тощие серые гусеницы. Они едва ли не сплошным шевелящимся ковром облепляли стволы деревьев – в результате чего те потом от корней до макушки, словно войлочными чехлами, затягивались плотной белой паутиной. Для человека эти гусеницы были не опасны… Но зрелище деревьев в паутине и копошащихся в ней мерзких тварей вызывало тошноту и мурашки по коже даже у ко всему привычных бывалых охотников, вынужденных раз за разом проходить мимо этих неаппетитных деталей пейзажа.

К счастью, нашествия горностаевой моли случались не каждый год, да и естественный отбор худо-бедно, но все же делал свое дело. Однако, кому приятно осознавать, что тебе на одежду или – хуже того! – на лицо или за шиворот может свалиться вот такая гадость? И ладно бы одна, но ведь упавшая с ветки гусеница невольно тянула за собой остальных прицепившихся к ней соседок! И уж какие там монстры! Дождь из гусениц – тут и самый отважный и безбашенный отморозок заорет от ужаса, запрыгает дурным зайцем, стремясь стряхнуть с себя эту пакость, и наутек кинется! И не спасут ни крутость, ни авторитет, ни мощная «убервафля» патронов так на «стотыщпиццот». Такова уж человечья природа – бояться мелких ползающих тварюшек больше всех монстров, вместе взятых.

Ко всему прочему, гусеница, даже одна, могла не только свалиться, а засесть незамеченной в складках куртки или рюкзака и контрабандно проехать на станцию… А древесная моль и ее гусеницы – это ж такие комбайны. Если коры и листьев нет – жрут любую растительную органику типа ткани и бумаги, и даже не совсем органику – случались прецеденты и до Удара! И очищай потом вещи и стены палатки от паутины!

Но самой главной и наисерьезнейшей причиной, по которой от обсиженных тварями деревьев старались держались подальше, были все те же порождения и их способность скрещиваться и иметь общее потомство с относительно нормальной живностью. Ну, и не только передавать потомству испорченные гены, но и изменять его поведение и пищевые пристрастия. Порой на совершенно нехарактерные и противоположные. И черт их знает, этих гусениц, может, они только притворяются белыми и пушистыми! А на самом деле это уже – детища порождений, от которых теперь ожидать можно всего. В том числе и внезапного нападения!

В этом году бог попустил, нового нашествия то ли не случилось, то ли прохладно пока еще для моли было (начало и середина мая выдались нежаркими). Зато в прошлом году их уже в это время было полно! Настолько, что деревья из-за их паутины напоминали войлочные шары, ходить мимо которых было настоящим испытанием для нервов! Паутина лежала ковром даже вокруг самих деревьев! За прошедший год, конечно, картина несколько изменилась в лучшую сторону, но даже сейчас, пока охотники гуськом шли по сузившейся в одну полосу Череповецкой, вокруг них и над ними предрассветный ветерок то и дело полоскал грязно-серо-бурые, истрепанные ветрами, дождями и зимними бурями лохмотья прошлогодней паутины.

Бррр, гадость-то какая!..

Поэтому, когда улица вынырнула из-под колышущейся массы ветвей и паутины и снова раздвоилась, а впереди замаячили опоры железной дороги и сооружения платформы Лианозово, все – кто явно, кто про себя – выдохнули с дружным облегчением.

– Вот же твари эти гусеницы, даже шершни их не жрут! – пробурчал кто-то позади Марка. Вслед за этим послышался звук смачного плевка. – Даже птицы! Спрашивается, где справедливость в этом гребаном мире?

По Лианозовскому проезду долго шли вдоль железнодорожных путей, зорко озирая окрестности. Привычно и беззлобно, завидев покосившуюся и изъеденную ржой станционную вывеску платформы «Марк», пошутили на тему «станции имени О’Хмары». Вышли к южному из одноименных прудов и, соблюдая некую давнюю примету, немного постояли на берегу, помолчали. Бабай что-то пошептал по-своему и кинул в воду нарочно припасенный кусок ячменной лепешки. Буквально тут же возле подношения плеснуло, на миг под водой мелькнуло что-то крупное, гулко шлепнуло плоским хвостом… и лепешка исчезла, как и не было ее. Только круги по воде.

– Все, можно идти, – с облегчением вздохнул Бабай. И первым направился в сторону заваленной обломками машин насыпи МКАДа. – Сам Водяной Хозяин показался, угощение взял… Будет путь!

По самой дороге не пошли: место дурное, открытое, густо заваленное автомобильным ломом, ржавеющим тут еще со времен панической эвакуации москвичей в день Удара. Если, не дай бог, чего случится – не вдруг еще и выберешься! К тому же, на соседнем северном Марковском пруду издавна обитала, снисходительно плюя на шум и всю таблицу Менделеева МКАДа, огромная, практически непуганая колония чаек. Эти птички и до Удара отличались особой наглостью и прожорливостью, а уж теперь-то!