– Спасибо вам, господин Доржиев! Прям не знаю, как отблагодарить! – тараторила Лена, не сводя с буддиста восхищенного взгляда.
Данзан лишь пожал плечами и улыбнулся. Ни разговорчивостью, ни тщеславием старичок не отличался. И на вопрос, касающийся радиационной угрозы, который так и повис в воздухе, отвечать не спешил.
В этот момент распахнулась низкая дверка, сделанная как будто с расчетом на детей или карликов, и в помещение вошел Бадархан. Он тащил связку веток.
– Молодец, – проговорил Данзан с одобрительной улыбкой, перебирая собранный хворост. – На зиму много дров надо запасать. Зима будет долгая, холодная… Пойду на огород, пора поливать грядки.
И, оставив на столике недопитую кружку, старик скрылся за дверью.
– А Сяо где? – обратилась Лена к Будде.
– Погиб, – отвечал бурят вроде бы равнодушно, но в словах его сквозила скрытая боль. – Заклевали. Жаль, хороший был пацан.
Лена украдкой смахнула слезу, отвернулась, чтобы не встречаться взглядом с Бадарханом. Никто не обвинял ее ни в чем, никто ни слова не сказал девушке, но она чувствовала себя виноватой в том, что все сложилось именно так. В том, что Сяо погиб, сражаясь со стаей разъяренных во́ронов, а она – осталась жива.
Лена залпом допила напиток, оставленный хозяином дома. В кружке оказался травяной чай, почти безвкусный, зато отлично утоляющий жажду. Потом Лена вернулась в комнату, забралась под одеяло, поворочалась минут пять, украдкой поглядывая на спящего Бориса, и снова провалилась в глубокий и пустой, точно обморок, сон.
Прошло два дня.
Жизнь на спасательной станции, которую облюбовал Данзан и превратил в весьма уютное жилье, постепенно налаживалась.
С помощью листьев, подаренных дендрофилом, и целебных трав Данзана Лене удалось победить простуду. А потом она и сама приступила к выполнению обязанностей медика: мужчины, занятые заготовкой продовольствия и дров на зиму, часто сажали занозы или роняли на ноги тяжелые бревна.
Раньше Данзан обитал в одной комнатке бывшей спасательной станции, используя прочие как склады. С появлением «гостей» отшельник без лишних пререканий освободил еще две комнатки: для Лены и для сталкеров. Мебели на спасательной станции не имелось. «За столько лет все сгнило или заржавело», – объяснял отшельник. Спать приходилось на полу, постелив внизу циновку, а сверху укрывшись одеялом.
– А почему вы выбрали именно этот домик? Ведь тут вокруг такие дворцы! – поинтересовалась Лена, за десять минут обойдя все помещения, некогда принадлежавшие работникам МЧС. – Представляете, жили бы в настоящем дворце… – добавила девушка, мечтательно вздохнув.
Она облазила почти весь остров и нашла среди зарослей развалины грандиозных сооружений. Там были и здания ресторанов, где на гнилых столиках все еще кое-где можно было заметить выцветшие меню, и пункты проката спортинвентаря, где горами лежали ржавые велосипеды. Имелось несколько строений в классическом стиле, дворец XVIII века[47]
, павильоны, оранжереи, беседки.– А зачем? – пожал плечами Данзан. – Из всех строений эта станция – самое удобное для жизни место. Грамотно спланировано. Построено на совесть – за двадцать лет ничего не отвалилось.
– Ленок, ну чё ты как маленькая, – добавил Борис, слегка скривившись. – Во всех зданиях слой пыли – сантиметров десять. И сгнило все к едрене фене. На то, чтобы приспособить для жизни хотя бы одну комнату, уйдет месяц.
– Вот что вы за человек, дядя Боря! Вообще помечтать не даете! – простонала Рысева, забираясь с головой под одеяло.
Готовясь к уединенной жизни, Данзан не забыл и об удобствах. В его «башне из слоновой кости» имелись печка и туалет, работавший по принципу выгребной ямы. Освещение предусмотрено не было. Оно и не требовалось – книг Данзан не держал. Естественного света, проникавшего сквозь кроны деревьев и мутные стекла, ему вполне хватало.
Питался Данзан ягодами и орехами, растущими на острове (они как раз созрели к зиме), а также выкапывал корешки и иногда собирал яйца во́ронов. На белок единственный житель острова охотился редко, только в крайнем случае. Еще он устроил рядом со станцией нечто вроде теплицы и выращивал там неприхотливые садовые растения – картошку, репу и укроп. Воду Данзан брал из соседнего озерца.
Готовясь к исходу из метро, Доржиев приучал к лишениям не только дух, но и тело: научился обходиться небольшим количеством пищи. Теперь ту же болезненную, но важную науку приходилось постигать Борису. Будда оказался более-менее готов к аскетическим подвигам: последние годы, будучи отлученным от рейдов, бывший сталкер зарабатывал крайне мало и питался плохо. Ну, а Лена первое время мужественно голодала. Девушка никак не могла понять, почему на острове можно жить, постоянно искала подвох, чем изводила и себя, и товарищей.
– Вы что?! Плюньте! Бросьте скорее! На поверхности ничего нельзя есть! – пролепетала Лена, с изумлением следя за тем, как буддист невозмутимо лакомится ежевикой.
Данзан спокойно дожевал сыроежку, после чего произнес флегматично:
– Какой, однако, медленный яд. Ем их уже года два – и до сих пор жив.