Совершенно естественно. Просто, увидев эту станцию, Саша позабыла обо всем на свете. За последние дни ей пришлось побывать в местах, в существование которых она раньше даже не поверила бы. Но Октябрьская затмевала своим убранством любую из них. Гранитные полы были устланы коврами – изрядно оплешивевшими, но все еще хранящими изначальные узоры. Светильники, отлитые в форме факелов, начищенные до блеска, заливали зал ровным молочным свечением. За расставленными тут и там столами сидели люди с лоснящимися лицами, занятые тем, что лениво перебрасывались между собой словами и бумагами.
– Здесь так… богато, – смущенно сказала Саша, чуть не свернув себе шею.
– Мне кольцевые станции напоминают куски свиного шашлыка, нанизанные на шампур, – шепнул ей Леонид. – Так и сочатся жиром… Кстати! Может, перекусим?
– Времени нет. – Она замотала головой, надеясь, что он не услышит приветственное урчание в ее животе.
– Да брось. – Музыкант потянул ее за руку. – Тут есть одно местечко… Все, что ты ела раньше, не идет ни в какое сравнение… Ребята, пообедать не против? – подключил он стражников. – Ты не волнуйся, через пару часов будем на месте. Про свиной шашлык я не случайно заговорил. Здесь такое делают…
Он чуть ли не в стихах повел рассказ о мясе, и Саша дрогнула, сдалась. Если до цели всего два часа, получасовой обед ничего не изменит… В запасе еще почти целые сутки, а кто знает, когда удастся перекусить в следующий раз?
И шашлык оказался достоен стихов. Но им дело не кончилось: Леонид попросил бутыль браги. Саша не удержалась, проглотила рюмку из любопытства, остальное музыкант распил с охранниками. Потом она опомнилась, вскочила на размякшие ноги и строго приказала вставать Леониду.
Тем строже, что, пока обедали, разморенная жаркой брагой, она замешкалась и чуть запоздала стряхнуть со своей коленки его пальцы. Легкие, чуткие. Нахальные. Тот сразу поднял руки – «Сдаюсь!» – но кожа запомнила его прикосновение. Зачем прогнала так быстро, спросила себя Саша, путаясь, и сама себя наказала щипком.
Надо было теперь стереть эту кисло-сладкую обеденную сцену из памяти, заболтать ее чем-нибудь бессмысленным, припорошить сверху словами.
– Здесь странные люди, – сказала она Леониду.
– Чем? – Он махом осушил стакан и наконец вылез из-за стола.
– У них в глазах чего-то не хватает…
– Голода, – определил музыкант.
– Нет, не только… Им как будто больше ничего не надо.
– Это потому что им больше ничего не надо, – хмыкнул Леонид. – Они сыты. Ганза-царица кормит. А что глаза? Нормальные осоловелые глаза…
– Когда мы с отцом жили, – Саша посерьезнела, – нам столько на три дня хватило бы, сколько мы сегодня недоели… Может, надо было забрать, отдать кому-нибудь?
– Ничего, собакам скормят, – ответил музыкант. – Нищих тут не держат.
– Но ведь можно было бы отдать на соседние станции! Где голод…
– Ганза благотворительностью не занимается, – встрял в разговор один из караульных, тот, которого назвали Костылем. – Пусть сами крутятся. Еще не хватало бездельников на себе тянуть!
– А ты сам коренной, с Кольца? – поинтересовался Леонид.
– Всегда тут жил! Сколько себя помню!
– Тогда ты, наверное, не поверишь, но те, кто родился не на Кольцевой, тоже иногда должны жрать, – сообщил ему музыкант.
– Пусть жрут друг друга! Или, может быть, лучше у нас все отнять и поделить, как красные говорят?! – напирал солдат.
– Ну, если все будет продолжаться в том же духе… – начал Леонид.
– То что? Ты помолчи-ка, шпендель, потому что ты уже тут наговорил на депортацию!
– На депортацию я наговорил еще раньше, – флегматично отозвался музыкант. – Мы сейчас этим и занимаемся.
– А могу тебя и сдать куда надо! Как красного шпиона! – загорячился караульный.
– А я тебя за пьянку на дежурстве…
– Ах ты… Да ты же сам нам… Да ты…
– Нет! Простите нас… Он ничего такого не хотел сказать, – вмешалась Саша, вцепилась музыканту в рукав, оттащила его от тяжело задышавшего Костыля.
Она чуть не силой выволокла Леонида к путям, посмотрела на станционные часы и ахнула. За обедом и спорами на станции прошло почти два часа. Хантер, с которым она взялась соревноваться в скорости, наверняка не остановился ни на секунду…
Музыкант за ее спиной пьяно засмеялся.
Весь путь до Парка Культуры караульные не переставали недобро шипеть. Леонид то и дело порывался ответить им, и Саше приходилось то осаживать музыканта, то смирять его уговорами. Хмель никак не выветривался из его головы, добавляя ему и храбрости, и наглости; девушка еле изворачивалась, чтобы оставаться вне досягаемости его разгулявшихся рук.
– Я тебе совсем не нравлюсь? – обижался он. – Не твой тип, да? Ты же не таких любишь, тебе мышцы подавай… Шраааамы… Что же ты пошла со мной?
– Потому что ты мне пообещал! – Она оттолкнула Леонида от себя. – Я не за тем…
– Я не та-ка-я! – Он грустно вздохнул. – Вечная тема. Знал бы я, что ты такая недотрога…
– Как ты можешь?! Там же люди… Живые… Они все умрут, если мы не успеем!
– А что я сделаю? Я еле ноги передвигаю. Знаешь, какие они тяжелые? На вот, попробуй… А люди… Все равно умрут. Завтра или через десять лет. И я, и ты. И что?