Метро

  Стало тоскливо. Вновь начал мерещиться теплый подвальчик, Маруська с подбитым глазом, докторская колбаса. Леха еще раз ковырнул неведомо что в тарелке, сморщился. Нет, есть это, конечно, было можно. Но - ни вкуса, ни запаха, только слабый, едва заметный привкус корицы. Можно подумать, нельзя что-то более человеческое приготовить. Мясо там, тушеное, к примеру. С картошечкой. И присыпать все это счастье укропом и зеленым лучком. Леха мечтательно закатил глаза, принюхался к клочку желе, зацепленному вилкой, сморщился. Нет, не помогает воображение. Никак не удается представить, что вот эта дрожащая дрянь - мясо с картошкой.

  Стена разломилась, и Леха поднял голову, отставляя тарелку. Давешний паренек с белесыми ресницами вошел, уже доброжелательнее поглядывая на Леху. В глазах его засветилось даже что-то вроде боязливого уважения.

  - Собирайся, - скомандовал отрывисто. - Вызывают. Немедленно, говорят.

  - Опять к Феликсу Эдмундовичу? - глумливо искривился Леха и отхлебнул холодную, безвкусную воду из эмалированной кружки.

  В лице паренька изобразилось почтение.

  - Нет! - ответил он, а голос аж звенел напряженно. - Куда там! Совнарком собирают. Тебя туда требуют. Ради тебя собирают! Впервые такое на моей памяти. Да и не только на моей, я думаю.

  - Совнарком? - Леха поперхнулся водою, закашлялся. Вновь показалось, что он окружен окончательно спятившими людьми. А этот паренек - ну точно псих. А, может, все же тест в Кащенко?

  - Именно! Совнарком! - паренек светился от восторга. Бросил Лехе узел. - Переодевайся. В твоей-то одежонке и на гидропонных плантациях стыдно работать, не то что на заседание Совнаркома являться.

  Он с таким восхищенным почтением выговаривал слово "Совнарком", что у Лехи закололо сердце.

  - Ну давай, давай, переодевайся, - заторопил паренек. - Не сиди, как неживой. Ты задержишься, а меня накажут. Мужик, не подводи!

  Леха растерянно развернул узел и ошалел вконец. Гимнастерка, галифе с лампасами - чисто как у генерала! - низкие, мягкие сапожки. Все было сделано будто по его мерке, сидело, как влитое. Леха передернул плечами, устраиваясь в одежде поудобнее. Приятно было одеть чистое, не драное, не штопанное белье, а гимнастерка была сшита из какой-то незнакомой, очень мягкой, ласковой даже ткани - у охранника одежонка была явно классом куда как ниже.

  - Ремня пока что тебе не положено, - заявил паренек, с гордостью дотрагиваясь до массивной металлической пряжки на поясе. - Но если так дела твои дальше пойдут, то скоро и ремень будет. Ишь ведь, Совнарком!

  На этот раз распалась другая стена, и за ней Леху уже ждали.

  - Надо же, теперь с сопровождением. Не придется одному коридор топтать, - ухмыльнулся он, разглядывая мордоворотов, сжимающих в руках толстенькие, черные стержни. - И такие рожи! Нет, чтоб девочек каких подсуетили. Эскорт-услуги, мини-бикини, ножки от ушей и каблучки по полметра... Эх, вояки!

  В коридоре, по которому вели Леху, лежала толстая, ковровая дорожка пролетарски-красного цвета с веселой салатовой каемочкой. Вдоль стен изредка попадались мягкие диванчики, покрытые таким же, как дорожка, пролетарским плюшем с фестончиками внизу. Длинные, желто-розовые лампы, укрытые вычурными абажурами, разливали мягкий свет.

  - Ишь ты... - Леха представил такую лампу в родном подвальчике и позавидовал. - Красиво-то как... Хорошо живете, ребята.

  Сопровождающие втолкнули его в высокую, узкую дверь, но сами внутрь не пошли.

  - Эй! А дальше что? - возмутился такой бесцеремонностью Леха.

  - Жди. Вызовут, - ответили ему из-за двери.

  Леха присел на стул и огляделся. Помещение, куда его привели, было маленьким, но в стенах - аж три двери. И это там, где никаких дверей никогда не было, только раздвижные стены! - сообразил Леха, удивляясь все больше. Он подошел к одной двери, к другой - тишина. А вот за третьей раздавались голоса, громкие, уверенные, хорошо слышные. Леха насторожился.

  - ... так что прав был Верховный Комиссар товарищ Сталин! Во всем и абсолютно прав! - вещал голос Дзержинского, тут же узнанный Лехой. - Гениальным прозрением увидел он мир грядущего. Вот, посмотрите, что там, наверху, происходит...

  Донесся Лехин голос, взахлеб рассказывающий о голодных днях в подвале, о подбитых Маруськиных глазах, о драном ватнике, на котором он спал... Леха поморщился. Неужто наговорил такое? Тьфу, даже о санобработке от вшей разболтал. Вот ведь дурак! Позорище сплошное, как мама покойная говорила.

  - Мы здесь блюдем свято чистоту коммунистической идеи! Разве возможно у нас подобное? Вы только представьте - рабочий человек живет в подвале! - продолжил Дзержинский, и Леха икнул, тут же закусив ладонь - не приведи Господь, услышат еще. Он даже отошел чуть от двери, прислонился к стене, растерянно покусывая ноготь. "Чистота коммунистической идеи? - Леха потер подбородок изумленно. - Ну, чистый бред! Палата номер шесть. Психи, сбежавшие из-под надзора!".

  Рядом с ним что-то шевельнулось, из стены выдвинулся манипулятор, протянул стакан с чаем и кусочек рафинада в салфетке. Леха благодарно кивнул, отхлебнув чаю. Он продолжал прислушиваться.