Когда снег накрыл Хермонскую гору,появились волхвы с дарами.Первый волхв принёс мандрагору,а второй – портрет в золочёной раме.На портрете двигался некто в чёрном,в бутафорских крыльях и с жёлтым глазоммеж бровей.И в медленном танце пчёлыколебались нимбом над ним.И вязыосеняли слева его и справа.А на дальнем плане ключи звенели…Третий волхв меж тем контрабандной пранойокроплял лежащего в колыбели.Было утро. Кажется, было утро.Время концентрическими кругамипо воде дождя разошлось и будтоощутило впадину под ногами.Там, над тельцем плачущего младенца,зажимая уши, склонялись трое.И навстречу каждому, метя в сердце,всё тянулось щупальце золотое.
Патриархи
1Авраам заносит руку с ножом, и Тетра —грамматон отводит руку его. И словнос четырёх сторон дуют четыре ветра,и под крик ворон свет проникает в сон мой.Там дрожащий отрок на каменистом ложесмотрит на отца и видит то нимб убийцы,то клыки святого, что часто одно и то же,даже если оно двоится.Я кричу во сне – это, на грудь мне Паркасев, когтями рвёт плоть мою, а под плотьюсквозь замёрзший сад осени патриархас золотой трубой ангел летит Господень.2Старый Ицхак выводит ручного големана поводке, расписанном гексаграммами.Старый Ицхак и голем идут по городу,город переливается всеми гранями.Джинны горят на площади подле ратуши;надо бы погасить, потому как утро же.Старый Ицхак семиполосной радугойбровь выгибает – это ни с чем не спутаешь…Ривка готовит завтрак. Вернётся с прогулки муж и вотвсё на столе, ешь, дорогой, и радуйся.Хлебцы хрустят, вьётся дымок над кружками.Благослови, Господи, нашу трапезу!3Иаков зовёт Рахиль, а приходит Лия(может быть, и Лилит, но Иаков о том не знает).В серых его глазах будто багровый ливеньходит, трубя в шофар, мечется, нарезаясумрачные круги, змий-искуситель в каждом.Лия глядит в трюмо, видит лицо Рахили.Дева ты или бес, старец горит от жажды:«Дай увлажнить тобой губы мои сухие!»Бьются они впотьмах, ангел над ними реет;в профиль он что Рахиль, но анфас что Лия.Иаков зовёт Лилит, а приходит времясмерти его, хвост распустив павлиний.4