Метроном. История Франции под стук колес парижского метро

С КАКИХ ПОР ПАРИЖ СТАЛ ПАРИЖЕМ?

Париж всегда будет Парижем, в этом нет сомнения. Но с какого времени Париж стал Парижем? С конца III века город почти лишается своего римского населения и становится исключительно галльским. С этого момента, очевидно, название Лютеция постепенно уходит в прошлое. Первое имеющееся у нас свидетельство материализовалось в межевом римском столбике 307 года, найденном в 1877 году. На нем указана не Лютеция, a Civitas Parisiorum, Город паризиев… С этого времени из Лютеции возникает Париж. Сам межевой столбик, использованный еще раз для саркофага меровингской эпохи, выставлен в музее Карнавале.

Этот город паризиев, сконцентрированный с конца III века на острове Сите, окружен укреплениями. В археологической крипте под порталом Нотр-Дам мы можем видеть фрагмент этого укрепления, сохранившийся чудесным образом. С другой стороны, глубину его нам показывает один набросок в доме № 6 на улице де ла Коломб. В крипте представлены также остатки римских домов и еще плиты, которыми мостили улицы в IV веке.

Итак, Юлиан — любующийся Парижем горожанин, первый из императоров, кто любит город независимо от требований военной тактики или демонстрации императорской власти. Он любит Париж как остров, близкий и далекий одновременно, доступный и уединенный. Он любит Париж, когда река течет спокойно, он любит Париж, когда воды ее внезапно становятся бурными, надуваются и подходят лизать фасады домов, выстроившихся на берегу. Он любит Париж, когда бродит, как простой легионер, по грязным переулкам, когда в витринах открытых лавок выставляются гроздья окороков, связки кровяной колбасы, свиные головы, когда на лотках появляется свежевыловленная рыба и круги сыра, когда чудесные запахи забродившего ячменя и мяты вырываются из мастерской, где готовят цервезию, кельтское пиво, страстно любимое паризиями. Он любит Париж, когда весело окликает торговца:

— Патрон, у тебя есть вино с перцем?

— Есть.

— Тогда наливай мне флягу!

Кроме того, солдат, каким стал Юлиан, не может остаться равнодушным к военной флотилии, которая крейсирует перед островом Сите, и войсками, расквартированными на правом берегу Сены. Эта постоянно видимая военная сила успокаивает его: он чувствует себя защищенным, далеким от треволнений мира, чудесным образом укрытым на этой маленькой родине, которую сам себе создал. Маленькая родина, стоящая в центре дорог империи, на земном и речном перекрестке, в мистической нервной точке.

Юлиан не только первый влюбленный в Париж, он также первый его певец. Ночи он проводит за писанием, и слова его вибрируют страстью к Лютеции: «Это остров малой протяженности посреди реки, и окружения расположены кругом; с каждой стороны деревянные мосты дают доступ к нему». Что до Сены, он видит в ней источник жизни и чистоты: «Река дает воду очень приятную и очень чистую. Ею можно любоваться, ее можно пить.

Ведь если живешь на острове, то именно из реки приходится брать воду».

Юлиану нравится в Лютеции все, кроме «грубости галлов и зимнего холода». Верно, у галлов нет утонченной культуры этого молодого человека, а главное, они говорят на языке, соблюдают обычаи и поклоняются богам, которые благородным римлянам неизвестны… В них есть что-то варварское, что может быть искоренено только под воздействием великой латинской цивилизации.

Юлиан вполне обоснованно опасается холодного сезона. Вторая зима, проведенная им в Лютеции, отличается исключительной суровостью, и он рисует апокалипсическую картину: «Река катит словно мраморные плиты… замерзшие блоки белой массы, огромные блоки, которые наваливаются друг на друга и создают твердую дорогу, зимний путь над течением».