Метрополис

Я закрыл глаза и положил голову на предплечье, дрейфуя между высоким домом на Ноллендорфплац и нигде. На миг мне показалось, что я снова в «Пальмовой ветви», в кабинете доктора Манфреда Оствальда вместе со Штефаном Рюле, Лотте Ленья, Артуром Небе, Фрицем Пабстом и многими другими. Повсюду были веские улики, но я их не собирал, поскольку не доверял им. Если бы только Эрнст Геннат научился прислушиваться к собственным советам! Лотте насвистывала отрывок из «Трехгрошовой оперы», но на самом деле это была мелодия «Ученика чародея» французского композитора Поля Дюкаса — та самая, которую Фриц Пабст в образе Луизы слышал перед нападением. Тем временем Рюле бормотал о красноглазом дьяволе в белых туфлях, чье лицо покрыто волосами, а Небе произносил аккуратную речь об очистке берлинских улиц и о том, как нацисты собираются все исправить, поскольку никто другой, особенно Бернхард Вайс, не сможет это сделать. Через некоторое время в кабинете появился Готфрид Насс и сумел выбросить Вайса в окно. Затем настала моя очередь. На помощь Нассу прибыли два офицера: Альберт Беккер, когда-то напавший на старшего по званию за то, что тот был коммунистом, и Курт Гильдиш — буйный пьяница, который распевал нацистские песни, стоило ему принять несколько стаканчиков. Но самым решительным из троицы был Насс. Как и Бруно Герта, его судили за убийство проститутки, но оправдали. И все же никто из них не смог выбросить меня в окно, поскольку я скрылся за дверью патентного бюро с Альте-Якобштрассе, той — с непросохшей зеленой краской и отпечатком ладони. Я держал ее, пока, как всегда своевременно, мне на помощь не пришел Курт Райхенбах: он отходил всех троих своей тростью и ушел, насвистывая и пританцовывая. Это настолько порадовало Бригитту Мёльблинг, что она сбросила одежду и попыталась забраться ко мне на колени, хотя я по-прежнему стоял. К большому удовольствию Роберта Рэнкина, который целился из маленького пистолета прямо мне в лоб. Тем временем кто-то кричал от боли, а Пруссака Эмиля избивали палкой на потеху зрителям «Кабаре Безымянных» — панорама, которой я наслаждался вместе со всеми, пусть и с электрического стула. Затем я резко с него встал и прямо в одежде распластался на кровати в своей комнате на Ноллендорфплац.

Это последнее, что я запомнил. Дальше были лишь тьма, тишина и смутное ощущение надвигающейся гибели.

Проснувшись, я почувствовал, что многое в этом мучительно ярком сне имело смысл. Хмуро взглянув на часы, которые показывали, что я опаздываю, нашарил ручку и бумагу и начал торопливо записывать, даже не успев побриться и плеснуть в лицо холодной воды. Нужно было сохранить в памяти хоть что-то из сновидений.

Я остро чувствовал, что вот-вот разгадаю это дело. Еще чуть-чуть — и, подобно Ван Левенгуку с его примитивным микроскопом, увижу великое в малом. Но тут меня отвлек шум на улице. За окном шел бой между нацистами и коммунистами, который завладел моим вниманием почти на десять минут. Вернувшись к столу, я, к своему немалому удивлению, обнаружил, что от четкого понимания, которое посетило меня во сне, остались лишь смутные воспоминания. Все, за исключением нескольких случайных слов и фраз, скрылось за облаками, и никакие взгляды в небо не могли это исправить.

Ругаясь последними словами, я побрился, умылся, надел чистую рубашку и отправился на «Алекс» — меня ждал первый день в Президиуме после приключений с тележкой клутца, — где сразу попал на совещание, которое началось в кабинете Вайса. Там Эрнст Геннат объяснял свою новую гипотезу: доктор Гнаденшусс — член «Стального шлема», поскольку в руке последней жертвы был найден значок этой организации.

Я терпеливо слушал Генната, а когда тот закончил, высказал свои возражения:

— Боюсь, для меня значок в руке Тетцеля подозрительно похож на слишком явную подсказку.

— Слишком явную? — переспросил Вайс. — Это что, черт возьми, такое?

— Сам Эрнст считал, что Виннету специально подбрасывает явные подсказки, чтобы сбить нас со следа. Или направить по ложному. Вы же помните масонскую запонку с места убийства Хелен Штраух? И британскую банкноту, которую мы нашли рядом с Луизой-Фрицем Пабстом? И мундштук для сигары возле трупа Евы Ангерштейн?

— Да.

— Значок «Стального шлема» подходит под эту схему. Предмет, из-за которого мы теряем время.

— Да, но этот значок соответствует нацистскому профилю убийцы, который мы увидели в его письмах в газеты.

— Соответствует ли? Я не уверен. Да, члены «Штальхельма» считают себя консервативными националистами, но они выше политики и очень далеки от нацистов. По крайней мере насколько я понимаю.

Геннат не собирался без борьбы отказываться от своей гипотезы.

— Наверное, полно ублюдков, которые восхищаются Адольфом Гитлером так же сильно, как ненавидят евреев, — сказал он. — Разве ты не согласен? Если тебе не удалось отыскать Пруссака Эмиля, это единственное, на что мы сейчас можем опираться. — Он сделал паузу и раскурил сигару: — Ну, тебе удалось?