Мезалийцы

— Дело в том, что мне самому показалось странным и малоподходящим то обстоятельство, которое побудило их на такое убеждение. Гу, служитель моего храма, сообщил, что их жрецы, а теперь уже и всё поселение считает так: дескать, когда я не появляюсь в своём храме в Акрополе, то посещаю мир их духов, и создаю там артефакты, в частности чёрные конусы, которые затем каким-то образом попадают в руки их жрецов.

— Действительно странное объяснение для такого громкого самообмана… — с подозрением посмотрел на меня Зевс. Но я, прервав его размышления, решил договорить свою предыдущую мысль:

— Я вот что хотел предложить, если вы позволите, я бы мог подробнее расспросить обо всём своего храмовника Гу?

— Да, пожалуй, это будет весьма кстати… Но тебе следует сегодня явиться на Совет — видимо придётся тебя посвятить в наши вопросы, касающиеся этих хиронских ритуалов. Поэтому жди вскоре уведомление и пропуск на Совет.

Зевс больше не стал расспрашивать меня о «торжественном» инциденте, скорей всего, настоящий допрос предстоял позже на Совете. Включив антигравитационные двигатели на своём дредноуте, босс полетел прямиком на Олимп. Я же решил разыскать своего храмовника в поселении — странно, но до сих пор я даже не задавался вопросом: в случае чего, где мне его искать. Вышло так, что в один прекрасный день, когда Акрополь у подножия Олимпа был достроен, и в нём все назначенные боги заняли свои храмы, то Зевс с Посейдоном подвели ко мне Гу, и сообщили, что он отныне мой храмовник. Конечно же, начальство прежде поработало с мозгом Гу, специальным устройством записав в подкорку к нему нашу стандартную систему понятий и визуальных образов, основываясь на которых Гу уже мог обучаться созданному для общения с хиронцами псевдо-древнегреческому языку, и нужно отдать ему должное — он осваивал язык довольно быстро.

XI

Обдумывая детали недавнего происшествия, я пробирался мимо хижин хиронцев: четырёхметровых яйцеобразных изваяний из глины, древесины и листьев. Эти хижины по всей территории поселения были разбросаны хаотично, поэтому улиц, проулков как таковых не было. Тут и там на дороге встречались любопытные вязанки листьев, о которые, если не смотреть под ноги, обязательно спотыкаешься, а хиронцам, само собой, такая участь была не страшна, поскольку они чаще летали, чем ходили.

В отличие от Зевса и многих других «внушительно костюмированных» богов Олимпа, от меня хиронцы не прятались. А учитывая приобретённую среди них популярность, почти каждый поселенец, завидя меня, подлетал ближе и приветствовал такими непонятными словами, как «Огроогохо!», или «Гуохор!». Кто-то просто кланялся, выказав почтение, а затем улетал восвояси. Но более всего мне в данный момент требовалось отыскать Гу. Какая удача, что на моём пути встретился подросток-хиронец, первый заговоривший со мной на псевдо-древнегреческом, но речь его была сумбурна, с трудно разбираемым акцентом. Однако с его слов я понял, что он является служителем храма лунных богинь. И на мою радость, он сообщил, что Гу сейчас в поселении, на самой южной его окраине, где стоят охотничьи сооружения. Эти сооружения оказались похожими на хижины хиронцев: такие же четырёхметровые яйцеобразные дома, только поставленные на сваи, вкопанные в землю.

Подходя к ограде из вязанок листьев, за которой возвышалось одно из таких охотничьих сооружений, я стал свидетелем момента «удачной ловли». В днище сооружения, стоящего на сваях, имелось отверстие, из которого свешивалась, не доставая метра до земли, верёвка, раскачивающаяся из-за бившегося в её петле крылатого чудо-насекомого. Внутри сооружения кто-то бдительно следил за процессом, придерживая при этом и подёргивая нить, издавая ритмичный звук «домб-домб».

Вдруг из земли что-то резко выпрыгнуло, пытаясь поймать наживку в петле, но цепкие руки хиронца-охотника, сидевшего внутри сооружения, схватили попавшуюся «на крючок рыбу». Этой рыбой оказалась та самая пружинящая змея, с которой я встретился при первой своей «прогулке» по Хирону.

Так я стал свидетелем столь необычного, но удачного хиронского сафари. Думаю, что сравнение с сафари уместно, поскольку вплотную к этим землям подступает пустыня. А животное, которое поймал охотник, вполне может считаться хищным. И как я понял из дальнейших своих приключений, «пружинящая змея» — одна из самых коварных и опасных здешних хищников, несмотря на свои небольшие размеры, и кажущуюся безобидной для гуманоидов насекомоядную ориентированность.