Мэзэки (народные шутки)

– Окажись я верхом на этом осле, я ведь тоже пропал бы. Поэтому и радуюсь.

В рассказе «Шейх и кадий*»[7] шейх спрашивает кадия: «Из какой материи сшит халат, что на тебе?» Кадий отвечает: «Половина – шёлк, половина – нитки». Когда же кадий говорит о том, что одеяние полностью из шёлка дозволено только женщинам, а из ниток – только мужчинам, шейх высмеивает его: «В таком случае, кадий, одна твоя половина – мужчина, другая – женщина». Здесь тоже использован приём шyтки: внешнее сходство между двумя предметами переносится на внутреннее сходство.

В период Средневековья были, несомненно, и шутки, созданные самим татарским народом. Поскольку в своё время не были занесены на бумагу, их трудно различить, хотя они, возможно, и сейчас продолжают жить в устном репертуаре. И всё же с помощью некоторых произведений, имеющих отношение к отдельным конкретным событиям и историческим личностям, можно удостовериться, что татарские мэзэки в периоды Булгарского и Казанского ханства обрели законченную форму. В одном мэзэке, опубликованном Н. Исанбетом, говорится о том, как Хромой Тимур (1336–1405) захватил город Булгар и много добычи, пленных. Среди них оказался слепой поэт по имени Давлет. Решив посмеяться над ним, Хромой Тимур спросил:

– Так, значит, Давлет слепой?

На что поэт, не задумываясь, ответил:

– Если бы Давлет не был слепым, не достался бы он Хромому[8].

Хотя этот мэзэк имеет довольно древнее происхождение, он полностью отвечает и современным требованиям жанра. Здесь использован часто встречающийся в анекдотах приём – употребление слова в нескольких значениях. «Давлет» обозначает: 1) богатство, имущество, 2) страну, государство, 3) имя человека. Отвечая: «Давлет слепой», поэт намекает на «слепоту» своей страны (то есть на её неготовность отразить нападение врага) и тем самым бросает тень на полководческую славу Тимура. Кроме того, со словом «слепой» удачно сочетается слово «хромой» – намёк на физический недостаток самого Тимура[9].

Предоставление ответа в этом мэзэке поэту-импровизатору (чичену) тоже соответствует традициям жанра, ибо в создании народных шуток особенно активна роль острословов. «Если соберутся пять-шесть человек, среди них непременно сыщется остроумный человек, создающий весёлое настроение… Это бывало и раньше, и сейчас водится. Даже крохотное жизненное приключение, попав на язычок этого острослова, быстро превращается в весёлую шутку», – пишет Г. Баширов[10].

Использование в литературных произведениях как собственных шуток народа, так и переводных анекдотов – первый шаг в их собирании и издании. Эта традиция сохраняется на протяжении столетий и особенно активизируется в XIX веке. А в 1845 году в Казани, в типографии Шевица печатается в переводе с турецкого первый самостоятельный сборник шуток – «Лтаиф Хуа Насретдин фнде» («Анекдоты Ходжи Насретдина»), содержащий 124 текста.

Согласно данным, приведённым А. Г. Каримуллиным в указателе[11], во второй половине XIX – начале XX столетия анекдоты Ходжи Насретдина печатаются 31 раз. Кроме того, выходит в свет 13 сборников под названием «Лтаиф» («Анекдоты»), «Ммгыль лтаиф» («Сборник анекдотов») и др. Количество же книг, в которые вошли отдельные тексты шуток, превысило два десятка. Правда, эти цифры, за вычетом повторных изданий, следует чуть приубавить. (Например, мы сопоставили издания сборника «Анекдоты Ходжи Насретдина» 1845, 1881 и 1890 годов. Между ними почти нет различия.) Не следует забывать, что большую часть текстов составляют переводы восточного и русского фольклора. Некоторые авторы сами упоминают об этом. Так, Салихджан Кукляшев пишет о том, что пословицы для хрестоматии «Диване хикаяте татар» («Сборник татарских рассказов») он собирал среди народа, а рассказы (среди них есть и шутки) брал из рукописных книг и переводил с восточных языков[12].