Всю дорогу домой Борута не отпускал руку Мирославы. Он специально пошел окольной дорогой, чтобы не проходить мимо могильника. И так получилось, что ноги сами собой понесли их туда, где за амбаром низко свесила свои ветви старая яблоня. Под этой яблоней, упоенно целующихся, их и застал Скирмут.
– Нет, брат, – возмутился он, – я понимаю, что молодым простительно многое. Но мы там камни таскаем, курган запечатываем, а ты тут…
– А что – я? – Борута усмехнулся одним уголком рта. – Пока я в святилище был, вы успели отдохнуть немного. А камни, между прочим, мы вместе искали и на телеги грузили. И вообще, братку, завидуешь – так и скажи.
– Было бы чему завидовать! Кожа да кости. – Фыркнул обиженно Скирмут.
– Были бы кости, мясо – нарастим. – Весело ответил Борута, легонько поглаживая жену по плечу. – И вообще, не нравится моя жена – иди к своей.
– Ну и пойду! – Скирмут махнул рукой. – Может, хоть в этот раз повезет с сыном.
– Умгу. – Тихо, словно про себя, проворчал Борута, когда брат скрылся за амбаром. – Непременно повезет. Дуракам, им вообще везет частенько.
– Чего это он? – Мирося, дождавшись, пока мужчины закончат свою перепалку, осторожно дернула мужа за рукав. – Чем мы ему помешали? Место его заняли, что ли?
– Не бери в голову. Он же со своими людьми первую засеку держал. Там, в кургане, большинство ребят – с той засеки. – Борута вздохнул, осторожно обнимая жену. Страсть прошла, осталось только какое-то теплое чувство внутри. Оно грело, словно маленькое солнышко. И Боруте казалось, что чувство это напитывает собой все вокруг. Что и эта старая яблоня, и капуста на грядках, и старый бук, растущий рядом с домом – все норовили протянуть свои листья-ветви поближе, стараясь поймать немножко этого тепла.
Где-то за хлипкой стеной сыто вздохнул Амбарник. В бане стукнуло что-то. Наверное, разомлевший банник спросонья уронил бадейку. «Счастье!» – осенило Боруту. – «Простое человеческое счастье». Они с Миросей так забылись, что щедро делились им со всем миром. Конечно, для своих – не жалко. Но нельзя забывать, что не все существа рады чужому счастью. И Борута, на всякий случай, сделал за спиной у Мироси знак, отводящий беду.
Все так же, рука в руке, они пошли в дом. Уже сворачивая за угол, Борута оглянулся. На мгновение, ему почудилось, что кто-то смотрит ему в спину. Ощущение исчезло, но мужчина успел заметить, что в кустах смородины мелькнула светлая рубаха. Слова Мироси о том, что они невольно заняли чужое место, снова всплыли в памяти. «Ой, братку, что же ты творишь?! – Недовольно покачал головой Борута. Похоже, отбившись от врагов, пришла пора наводить порядок дома.
Следующие недели прошли почти спокойно. Обычные хозяйственные заботы вытесняли ужас ночного бегства. По-очереди заезжали соседи: Ясновские, Соколувские, Дембовские, Августовские… Благодарили за помощь, предлагали помощь в ответ. Казалось, породнившись с паном Янушем, Борута разбил какое-то невидимое заклятье, до сих пор отделявшее два народа друг от друга.
В ответ молодая пара навестила родителей Мирославы. Понятно, что и пан Януш, и, особенно, пани Малгожата были рады видеть свою Миросю. Даже Зося не рвалась никого поучать, словно признав за замужней золовкой право не спрашивать ничьего совета.
В общем, все шло своим чередом, однако, вскоре Борута начал замечать, что Мирося все чаще прячет от него красные от слез глаза. Поначалу Борута списал это на женские причуды. Благо, жалоб от женатых друзей успел наслушаться немало. Однако, что-то в поведении жены его настораживало. Например, Мирося никогда не плакала в его присутствии, не капризничала, да и вообще, вела себя так, словно и не росла в ней новая жизнь.
А вот стоило ему на день-два отлучиться из дома, как вернувшись, он снова заставал осунувшуюся и заплаканую жену. Борута смотрел сам, водил жену к бабке Мине, но все без толку. Мирося молчала, не жалуясь ни на что. Сам же Борута, как и старая Мина, как мать Зубровича, не смогли увидеть чужой порчи.
– Да что же оно такое творится!? – Восклицала пани Гривда, расстроенно всплескивая руками. – Пропадает ведь дите. Борутко, да что ж у вас там творится?
Борута тоже начал задумываться, что творится в доме в его отсутствие. Тем более, что озабоченный Сколоменд заговорил с ним на ту же тему.
– Похоже, сын, прогневили мы чем-то хозяина дома. – Сказал как-то старейшина, пригласив Боруту пройтись по саду. Дойдя до ближайшей колоды, Сколоменд сел, тяжело опираясь на клюку. Вытянув поудобнее больную ногу, он похлопал по месту рядом с собой, приглашая сына присесть рядом. – Кудель у Нетты путается, в крынках молоко киснет, вчера я нож свой полдня искал. А нашел, когда уже грозиться начал, на том же месте, где давеча положил.
– Ты с ним говорить пробовал? – Спросил Борута. То, что домовой начал гадить самому Сколоменду, было недобрым знаком. Старого волхва не зря крепко уважала (и, чего уж там, побаивалась) вся нечисть и нежить в округе. Неужто почуял Хозяин слабинку в старике?
Ответ Сколоменда только подтвердил опасения сына.