Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы

Но был и более близкий по времени пример "ограничительной записи". Ряд историков утверждает, что такая запись взята была собором и с Михаила Романова при избрании его на царство. Этой точки зрения придерживался — что для нас весьма существенно — Василий Никитич Татищев.

Черепнин считал, что обещание Шуйского "было отступлением от принципов самодержавия Ивана Грозного. Собственно, в 1606 году Василий отказался от тех прав, признания которых за царем со стороны сословий Грозный потребовал в 1564 году, — безоговорочного права — казнить и подвергать опале своих недругов"[75]. Ключевский еще тверже подчеркнул этот человеческий аспект ограничительных записей:

Дело шло о законном ограждении прав лица от властного произвола, а не о перестройке всего государственного порядка. Боярин, правитель государства, как член думы, вне ее чувствовал себя бесправным и беззащитным наравне со всяким холопом; потребность устранить эту несообразность, оградить себя от повторений ужасов Грозного, еще раз испытанных в царствование Годунова, была донельзя наболевшим чувством боярства. Пережитые испытания довели до крайней степени его политическое возбуждение и поселили в нем ожесточенную вражду к самовластию[76].

Если помнить, что за четверть века до "записи" Шуйского любой житель Московского государства жил фактически вне закона, то есть мог быть убит в любой момент по прихоти царя и его присных, если помнить, что право бесконтрольно распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, не говоря уже об их имуществе, считалось естественной прерогативой самодержца, то обещания Шуйского и Владислава были моментом принципиально новым.

Шуйский правил в ситуации гражданской войны и нажима извне. Серьезного следа в его государственной практике кондиции 1606 года не оставили. Но они — были. Равно как и кондиции Владислава. И, вполне возможно, Михаила. А такого рода прецеденты закрепляются в политическом сознании всех слоев народа. И сам факт появления "записей" свидетельствует о вполне ясной тенденции — стремлении к увеличению личной свободы.

Во всех случаях ограничение самодержавия не было добровольным даром царя. (Хотя отец Михаила Филарет и писал, что восстановление самодержавия в полном объеме власти — гибельно для страны, но это было еще до избрания его сына.)

Русская история доказывает, что каждая уступка была вырвана у самодержавия силой или угрозой силы. Путь Российского государства к почти идеальной в своем роде формации Николая I, после которого и началась гибель системы, был отнюдь не гладким и последовательным. Более двухсот лет — от переворотов и мятежей Смутного времени до восстания 14 декабря — Россия отчаянно сопротивлялась, пытаясь сначала не допустить, а потом стряхнуть с себя неограниченный деспотизм и крепнущее вместе с ним крепостное право…

При Петре I деспотизм самодержавия достиг уровня эпохи Грозного. Разумеется, Петр не был маньяком-убийцей и без политической нужды не пытал и не убивал (за исключением разве что страшной истории Монса), однако его власть над жизнью, смертью и достоинством подданных была абсолютна. Но в январе 1730 года, в отличие от 1606 года, для князя Дмитрия Михайловича и его союзников речь шла не просто "об ограждении прав лица от властного произвола", но именно о перестройке государственного порядка. Ибо теперь, после Петра, было ясно: только принципиальные изменения системы гарантируют и "ограждение лица", и процветание страны.

Изменения эти связаны были с представительной традицией, откорректированной европейским опытом. Вместе с тем и память о Земских соборах, о воле "всей земли" жила вплоть до выборов в Учредительное собрание в 1917 году. Но как Петру не нужны были Земские соборы, так Ленину не нужно было Учредительное собрание, ибо волю "общенародия" они сознательно и целеустремленно подменяли собственной волей.

Показательно, что в наброске русской истории Михаил Александрович Фонвизин крупным пунктиром выделяет все попытки ограничить деспотизм введением конституционного правления. Он группирует и подробно описывает все нами уже упомянутые случаи "ограничительных записей". Не боясь повторений, приведем эти сюжеты в его формулировке: