Меж трех времен

Чем дальше я шел, тем явственнее изменялась Пятая авеню. Все больше и больше попадалось на глаза магазинных витрин. И объявлений «Сдается квартира», подобных тому, которое я запечатлел, потому что помнил, что дом с геральдическими львами принадлежал богатой семье. Это было немного грустно, но затем я заметил впереди, на Сорок четвертой улице, нечто, что заставило меня поспешить и взглянуть поближе, что же это такое. Я перешел Сорок четвертую улицу, довольно ухмыляясь, и использовал предпоследний кадр на то, чтобы увековечить чудесное зданьице, похожее на свадебный торт. Что же это может быть? Я должен был это узнать и перешел наискось Пятую авеню, миновав полицейского. А потом, стоя у лестницы, укрытой навесом, я увидел сверкающую бронзовую табличку с надписью «Дельмонико» и двинулся дальше к центру города. И тут чья-то рука коснулась моего плеча, и женский голос за моей спиной произнес:

— О, вот так встреча! Вы пришли на лекцию?

Я обернулся — на меня из-под огромных, как колесо, полей бледно-голубой шляпы смотрела Джотта. Она улыбалась мне, и я улыбнулся в ответ.

— Ну и ну! — проговорил я немного туповато. — Что это вы здесь делаете?

— Слежу за вами, что же еще? Вы намерены войти?

У кромки тротуара непрерывно собирались женщины, по большей части пожилые или средних лет. Они выходили из лимузинов, такси или экипажей — причем лимузинов было куда больше, чем такси. Хлопали дверцы, тарахтели маломощные моторы отъезжающих машин.

— Ну… я не знаю, — замялся я. Теперь сюда подходили молодые женщины, источая чарующий аромат и смеясь, такие очаровательные в своих огромных шляпах, и то и дело мелькали их тонкие лодыжки, когда они приподымали подолы юбок, поднимаясь по ступенькам. И большинство из них, а самых хорошеньких и вовсе всех без исключения, сопровождали молодые и моложавые мужчины, каждый, черт бы их побрал, не меньше восьми футов ростом.

— Ой, да не мешкайте вы! — воскликнула Джотта, и ее рука на моем-локте решительно подтолкнула меня вперед. — Эта лекция будет вам весьма полезна! — добавила она, улыбаясь одной ей известной шутке.

— Ладно, — сказал я, и мы двинулись вверх по лестнице. — И что именно будет мне полезно?

Джотта кивнула на огромную афишу, стоявшую позади широко распахнутых дверей на пюпитре из позолоченного бамбука. Края афиши были обрамлены нарисованными листьями плюща, а искусно сделанная надпись сообщала: «Комитет миссис Чарльз Генри Израэль по развлечениям и организации досуга трудящихся девушек представляет показы танцев профессора Дюрье. Начало ровно в 10:00». Теперь я понял, почему веселилась Джотта, и заметил:

— Мне казалось, что свой вклад в развлечение трудящихся девушек я сделал во вчерашнем танце.

Джотта опять улыбнулась.

Внутри как будто никто не покупал билетов, и мы последовали за толпой, направо и вверх по застланной ковром лестнице. Женщины впереди изящно приподымали края юбок, и я осознал, насколько хорошо приспособился, став уже опытным наблюдателем за женскими ножками. Затем мы прошли по короткому коридору — женщины болтали и много смеялись, оставляя за собой шлейф парфюмерных ароматов. «Прекрасно, Рюб, — я следую указаниям. И когда же мне должно повезти?» Мужчина, который шел за нами, окликнул: «Привет, Хелен!» — и Джотта, обернувшись, с улыбкой ответила: «Привет, Арчи!», а я удивился — что еще за Хелен? Дальше был бальный зал — паркетный пол, встроенные в стены зеркала, впереди небольшой подиум. Толпа растекалась по рядам позолоченных кресел, расставленных в зале, женщины рассаживались, изящным движением разглаживая юбки. Впереди всех, у самого подиума, стояли полукругом кресла, и зеленая лента, протянутая вдоль их спинок, отгораживала небольшую часть зала перед подиумом.

Пока мы усаживались, я озирался по сторонам и заметил среди немногочисленных в зале мужчин нескольких репортеров: я счел их репортерами, потому что они явно записывали имена собравшихся, и только сейчас до меня дошло, что мы попали в весьма светскую компанию.

На подиуме сидели трое мужчин во фраках и визитках — пианист, кларнетист и скрипач; перед ними были раскрыты ноты. А посреди сцены в раззолоченном кресле восседала дородная, в высшей степени внушительная седовласая дама в темно-бордовом, расшитом бисером платье; с золотой, размером с десятицентовую монету, пуговицы на ее груди свисало пенсне. Вне всякого сомнения, это была сама миссис Израэль. Кивая и любезно улыбаясь, она оживленно беседовала с сидевшим по правую руку от нее мужчиной в двубортном черном фраке до колен. Ему было с виду лет около пятидесяти, темные седеющие волосы были длиннее, чем мне доводилось до сих пор видеть. Миссис Израэль обернулась к женщине — я догадался, что это жена мужчины во фраке, — которая была одета в белое вечернее платье с приколотой сбоку на поясе гарденией.

Вокруг нас и за нами неустанно перекатывались смешки и болтовня, я даже почуял сигаретный дымок и украдкой огляделся. Потом глянул на Джотту, и она кивнула:

— Кто-то из молодых тайком покуривает. Последний крик моды. Вы довольны, что пришли сюда?