Меж трех времен

Какой-то мужчина вышел из театра, мельком глянул на меня, поправил котелок и пошел прочь. Выше по улице на фоне сине-белого неба прорисовывалась башня «Таймс». Из театра вышли три женщины — они болтали, смеялись, не слушая друг друга. Еще несколько женщин… и вдруг изо всех дверей театра хлынула толпа — кто-то сразу шел прочь, но большинство останавливалось на тротуаре, чтобы поболтать в свое удовольствие. Прохожим уже приходилось прокладывать себе дорогу в этой разбухающей толпе, а я не сводил с нее глаз, волнуясь… и тревожась. Я ведь не знал точно, что должен искать и когда мимо пройдет Голубиная Леди, а Z будет глядеть ей вслед… Что именно я увижу? Что, если Голубиная Леди — это только прозвище и внешне мне никак не удастся ее распознать?

Я отошел подальше, к аптеке на углу, чтобы лучше видеть растущую толпу. На кромке тротуара, наполовину в водостоке, лежал пустой ящик; я ногой вытолкнул его из водостока и встал на этот маленький островок. Что, если Голубиная Леди уже здесь и я упущу ее? Повинуясь порыву, я достал камеру, открыл объектив и принялся снимать толпу, рассчитывая, что если я сейчас и упущу Голубиную Леди, то позднее смогу высмотреть ее и Z на своих снимках.

Не прошло и минуты, как люди хлынули сплошным потоком, и в этом потоке навстречу мне запросто могла прошагать хоть дюжина Голубиных Леди — а я таращился на толпу, выглядывая Бог весть кого. Занервничав, я перевел кадр.

Могла ли быть в этой толчее Голубиная Леди? Почему бы нет? Да хоть целая стая!

Две женщины в особенно нарядных шляпках шли мне навстречу, поглядывая на меня и на мой ящик, и мне показалось обязательным, почти вежливым жестом поднять камеру и сфотографировать их. Но видоискатель моего «кодака» размерами не превышал обыкновенной почтовой марки, а потому я не заметил еще одну женщину, которая шла следом за ними, пока не опустил камеру. Женщина уже проходила мимо моего ящика, когда я глянул вниз и увидел, что ее шляпу украшает птичье чучело, увидел его круглые стеклянные глаза. И вдруг глаза моргнули, закрылись, открылись — птица была живая! И к тому же это был голубь — я сфотографировал Голубиную Леди! А где-то за ней в толпе, быть может, все еще смотрел ей вслед мой неуловимый Z. Я подался вперед, взглядом разыскивая его среди людей… и тут нечто розовое и огромное возникло прямо перед моим лицом, заслоняя толпу, а из самой сердцевины этого розового колеса изумленно воззрилась на меня Джотта:

— Силы небесные, чем это вы здесь занимаетесь?

Я отчаянно замахал руками, отгоняя ее в сторону, и она послушно отошла, но толпа уже переместилась, как цветные стеклышки в калейдоскопе, и Z исчез, а с ним пропал и мой единственный шанс разглядеть его.

Я не разглядел и Голубиной Леди, пока она не прошла мимо, и удачный момент был безнадежно упущен.

— Возьмем такси, — отрывисто бросил я, спрыгнув на кромку тротуара, и распахнул дверцу большого красного такси. Затем я втолкнул туда Джотту, бросил шоферу: «Отель „Плаза“!» — захлопнул дверцу и отвернулся от такси, выруливавшего на середину Бродвея, прежде, чем успел ляпнуть что-нибудь неподобающее.

Оглянувшись, я все еще мог разглядеть дальше на тротуаре Голубиную Леди, видел ошеломленные лица прохожих, замечавших живую птицу на ее шляпе. Я хорошо знал, куда она направляется. Я видел ее фотографию в фойе театра на Пятой авеню — с двумя голубями, восседавшими на ее плечах. Это была все та же, знакомая мне гадалка с птичками, только теперь она стала актрисой варьете и лишилась своего загадочного, мистического ореола. И я повернул прочь, намереваясь пешком дойти до отеля, чтобы остыть по дороге: в конце концов, Джотта была не так уж и виновата в том, что произошло.

До отеля было двадцать кварталов, и я уже вполне пришел в себя, когда вошел в вестибюль — и обнаружил, что Джотта сидит, дожидаясь меня, в кресле с прямой спинкой, стоявшем у дверей лифта. Она никак не отреагировала на мою невинную, радостно-удивленную улыбку. Просто встала и, когда открылись двери лифта, вошла вместе со мной и сказала:

— Десятый этаж, пожалуйста.

И молчала, упорно глядя в затылок мальчика-лифтера в квадратной шапочке, пока он не распахнул для нас двери на десятом этаже.

Едва двери закрылись, она повернулась ко мне и ледяным тоном проговорила:

— А теперь я требую объяснения вашей поразительной грубости.

Из-за поворота коридора вышел навстречу нам какой-то мужчина, помахивая ключом от номера.

— Погодите. — Она обошла меня, миновала две закрытые двери, роясь по пути в своей сумочке. Найдя ключ, она нагнулась к своей двери, отперла ее и раздраженно вскинула подбородок, приглашая меня войти. Закрыв дверь изнутри, она прошла мимо меня — ее номер был намного просторней моего — и обернулась. — Итак?

Ответ у меня был готов.

— Мне очень жаль, что так вышло, и я искренне прошу у вас прощения. Но, видите ли, я не могу рассказать вам всего. Я… можно сказать, детектив. Ищу одного человека. Я уже собирался сесть в такси, когда мне почудилось, что я вижу его. Поэтому я закрыл дверцу…

— Захлопнул!