Меж трех времен

Утром, в номере отеля, расхаживая по ковру и застегивая рубашку, я остановился у окна - поглядеть, что творится снаружи. Ничего особенного, как будто все как обычно, только вот... Кажется, прохожие движутся по тротуару быстрее, чем всегда? Да, верно. Затем пробежали, обгоняя других пешеходов, трое мальчишек - они направлялись на запад, и я, застегнув рубашку, схватил в охапку пиджак, спустился вниз и остановился на кромке тротуара, откуда, тремя кварталами западнее, был виден Колумбус-серкл. Там было множество народу, в основном мужчины, и все они сворачивали к северу, торопясь в западную часть Центрального парка.

- Что происходит? - спросила Джотта, остановившись рядом со мной.

- Понятия не имею.

- Так идемте, узнаем! - Она подхватила меня под руку, и мы сошли, с тротуара, чтобы перейти улицу, но тут же я крепко ухватил ее за локоть и оттащил назад - с восточной стороны, весело гудя, ехал чуть быстрее, чем надо бы, открытый «родстер», темно-зеленый красавец с опущенным на капот ветровым стеклом; однако автомобиль замедлил ход и остановился около нас.

- Хотите поглядеть на ботинки узелком? - спросил шофер, обращаясь, видимо, к нам обоим, но глядел он при этом на Джотту. На вид ему было около тридцати пяти лет, он был без шляпы, в толстом черном свитере с высоким воротом. - Тогда запрыгивайте! - Двигатель машины праздно рокотал и погромыхивал, а шофер, не снимая рук с большого деревянного руля, улыбался нам открыто и дружески, кивком указывая на сиденье рядом с ним.

Я замялся, но Джотта быстро воскликнула:

- О, разумеется! Спасибо вам!

Мы обошли автомобиль сзади, где были прикреплены две громадные запасные покрышки. Шофер наклонился, чтобы распахнуть для нас дверцу, и по какой-то причине я ухитрился первым забраться на сиденье, удивив слегка и Джотту, и себя самого. Она захлопнула дверцу, шофер нажал на рычаг переключения скоростей - массивный стержень с рукоятью, торчавший прямо из деревянного пола, - и мы покатили прямо по трамвайным рельсам, чтобы не так трясло. Вдруг я понял, что мне хорошо: день выдался приятный, ветровое стекло было опущено на длинный, на шарнирах, капот, и ветерок мягко овевал наши лица. Шофер поглядывал на небо, чуть ли не принюхиваясь к воздуху, затем повернулся к нам, широко улыбнулся и проговорил:

- Похоже, старина узелок выбрал отменный день.

Я понятия не имел, о чем он говорит, но Джотта охотно откликнулась:

- Я так беспокоюсь за него.

- Ну, он-то сам не беспокоится, можете побиться об заклад. - Шофер улыбнулся ей еще шире. - Меня зовут Коффин, - сказал он, - Фрэнк Коффин.

- Тот самый авиатор? - воскликнула Джотта изумленно и восторженно, и он кивнул с явным удовольствием.

Мы назвали свои имена; а потом Джотта все время украдкой поглядывала на него. У него было худое длинное лицо и русые волосы - не то чтобы он их специально отращивал, они просто нуждались в стрижке. Ветер ерошил их, и, когда Коффин отбросил волосы назад, Джотта заметила:

- Наверное, ваши волосы все время полощутся на ветру от частых полетов.

- Точно. - Коффин подался вперед, чтобы я не мешал ему улыбнуться Джотте. - Раньше у меня были кудри, но я так много летал, что они распрямились.

Бьюсь об заклад, он не первый раз повторял эту шуточку, но Джотта тем не менее рассмеялась.

У Колумбус-серкл мы свернули на север и впереди, на Шестьдесят второй улице, увидели нескончаемую череду людей, которые выходили из Центрального парка и пересекали улицу; другие подходили с севера и с юга, некоторые почти бежали, и все направлялись к большому пустому участку на углу. Подъехав ближе, мы увидели, что участок огорожен десятифутовым забором из сосновых досок; забор был новенький, но уже украшенный большим плакатом, на котором огромными буквами рекламировалось что-то под названием «Мокси». За забором стоял шатер - длинный, светло-коричневый, выше самого забора на добрую дюжину футов. А когда Фрэнк Коффин поставил автомобиль у тротуара напротив огороженного участка, мы увидали, что забор со всех сторон окружен полицейскими, но какой-то мальчишка все же ухитрился перебраться через него - он взгромоздился на спину приятеля, потом перебрался на плечи, подпрыгнул и ухватился за край забора, перемахнув внутрь прежде, чем полицейский успел подбежать к нему. Другой мальчишка поставил ногу на сплетенные пальцы своего дружка, и тот подбросил его к краю забора; сорванец перевалился на животе на другую сторону, рухнул вниз и, ухмыляясь, исчез из виду.

Мы подошли к большому проему в заборе со стороны Шестьдесят второй улицы, но и там вход преграждали полицейские. За их спинами, на вытоптанной траве, был установлен тот самый длинный высокий шатер, а у входа в шатер молодой человек лет тридцати говорил с толпой, состоявшей из мальчишек, мужчин и двух-трех женщин. На нем были сапоги, зашнурованные до колен, и светло-коричневая кожаная куртка.

- Рой Кнабеншу [игра слов: фамилия Кнабеншу созвучна с английской фразой «ботинок узелком»], - сказал Фрэнк Коффин и принялся медленно и широко размахивать рукой.