Между "А" и "Б"

ЧАСТНОСОБСТВЕННИЧЕСКИЙ РЕЛЬС

Вы, ребята, хотите узнать, что было после сбора?

Ой, ребята, не спрашивайте. После сбора был еще один сбор.

Наша вожатая Кира сказала:

— Надо осудить Коробухина.

Я спросил:

— На сколько?

Вожатая Кира не поняла:

— Что на сколько?

— Я хочу спросить, на сколько лет меня осудить?

Вожатая Кира вся побелела.

— Ты, Валерий, никак не научишься вести себя по-человечески.

Вожатая Кира — из 10 "А". Их там целый класс готовят в вожатые, учат, как находить подход к детям, то есть к нам. И, наверно, Кире внушили: "С детьми нужна строгость, иначе они на шею сядут". Или что-нибудь в этом духе. Вот она и применяет свои знания на практике.

— Ребята, кто хочет выступить? — ходила по рядам и тормошила всех вожатая Кира. Потом повернулась к Галке Новожиловой:

— Что же ты, Новожилова, не ведешь? Веди.

И Галка повела:

— Ребята, говорите же, говорите! Кто хочет сказать?

Ребята отворачивались от пылких Галкиных глаз, низко склоняли головы, делая вид, будто что-то разглядывают на вытертых собственными руками партах.

— Вы что — солидарны с ним? — вожатая Кира показала на меня.

Я выпятил грудь, чтобы меня можно было лучше разглядеть. Ребята упорно и гордо молчали.

— Так вы считаете, что это очень хорошо — на пионерском сборе храпеть? — Вожатая Кира начала нервничать.

Я помотал головой. Кира стояла ко мне спиной и ничего не замечала. Ребята улыбнулись и хором ответили: "Нет!"

— Потом Коробухин совсем распояшется, начнет и на уроках храпеть, а там — кукарекать, мяукать. — Голос у вожатой Киры звенел как колокол.

— Я не умею кукарекать, — не выдержал я. — И мяукать тоже не умею.

Я не люблю, когда мне приписывают таланты, которых у меня нет. У меня своих хватает, одолжить могу, кому надо.

Ребята так и легли со смеху. А вожатая Кира сказала, что она больше не может, что такого изверга она видит первый раз и что она пойдет жаловаться директору.

Мне было жалко вожатую Киру. Она в общем хорошая, но почему она не может понять, что я храпел не нарочно? Обидно, когда тебя не понимают…

Недавно мне сказали: "У тебя, Коробухин, только одни плохие поступки. А ты прояви себя в чем-нибудь хорошем, полезном… Вот завтра весь класс идет собирать металлолом. У тебя есть шанс заработать хороший поступок".

"Ладно, — подумал я. — Если у меня только плохие поступки, путь будет один хороший". И я пошел собирать металлолом.

На Песчаной улице снесли несколько старых развалюшек. Там семиэтажный дом собрались строить. Мы пошныряли немного в поисках железных или любых других кладов. И вдруг я споткнулся обо что-то и чуть не упал. Глянул — железный рельс. Хотел поднять — ого-го-го! — вот это вес.

— Давайте сюда! — позвал я ребят.

Раз-два — взялись вчетвером и подняли. Смотрим, а к рельсу проволокой привязана крышка. Мы ее сразу не разглядели, потому что она была засыпана мусором.

Под крышкой оказалась прямоугольная дыра.

— Ребята, это подземный ход! — восхищенно закричал Вовка.

— Ерунда, — промолвил рассудительный Семка. — Это просто погреб. У моего дяди знаете какой погреб!

— Знаем, — отмахнулся я. — У кого есть фонарик?

— У меня, — сказал Семка.

— У дяди взял?

— Свой, — обиделся Семка.

Я хотел уже спускаться в погреб, но увидел, что нет никакой лестницы.

А вдруг погреб глубокий? Загремишь вниз, а после о ком в стенгазете писать будут, как о главном разгильдяе школы?

Я подумал минуту.

— Снимайте ремни.

И сам первый снял ремешок. За мной то же самое сделали ребята. Быстро из ремешков связали веревку. Получилась отличная лестница. Я ухватился за конец веревки из ремешков, и ребята спустили меня вниз.

— Ну что там? — кричали ребята. — Давай вылазь!

Я дернул веревку.

— Тяните!

Поднатужившись, ребята вытащили меня. Когда я очутился на земле, то изо всех сил чихнул. Раз, второй, третий… Вот уж никогда не думал, что так здорово умею чихать.

— Ну что? — спросили ребята. — Ничего там нету?

— А вы чего хотели — соленых огурчиков?

— Нет, — ответил Вовка, — хоть бы какое-нибудь корыто…

— А насморка не хочешь? — сказал я и чихнул в четвертый раз.

Мы ухватились за рельс и потащили его. Шагали по улице и в такт нашим шагам дружно пели:

Наши жены — ружья заряжены…

И вдруг:

— Стойте! Погодите! Украли!

За нами громыхал сапогами по улице дяденька в полушубке и заячьей шапке.

— Отдайте, это моя рельса, — сказал он, отпыхавшись.

Семка пробовал было заспорить:

— Мы нашли этот рельс. Он валялся.

Я остановил Семку и добродушно улыбнулся:

— Пожалуйста, берите!

Дяденька посопел, попыхтел, наконец приподнял рельс, прошел, шатаясь, несколько шагов и бросил свою ношу на землю. Лицо его стало умоляющим.

— Ребятки, помогите. Вы же пионеры, тимуровцы, так сказать, помощники старших.

Мы хранили молчание.

Дяденька сделал вторую попытку, но он был старенький, и установить мировой рекорд по подъему тяжестей ему не удалось.

Тогда я начал штурм.

— Как ваше имя-отчество?

— Сидор Сидорович, — буркнул дяденька.