Между адом и раем

Ничего плохого не случилось. Еще не пришло время для осуществления Большого Плана. Но все равно той ночью он не мог спать. Лежал рядом с Ритой и думал, как его дети спят в комнате рядом с медвежонком. Он старался отогнать от себя эти мысли и думать о миллионе долларов, который ждет его в швейцарском банке. И растет, словно грибы в темноте. В темном склепе. А в углу этого склепа сидит белый медвежонок, глаза которого горят красным огнем.

Рита вышвырнула его из дома за три дня до похода в церковь.

Тем вечером он явился домой здорово набравшись, и Рита разозлилась не на шутку. Решила превратить его жизнь в ад. Он отшлепал ее немного, чтобы она заткнулась. Ничего серьезного — ни швов, ни шрамов. Ничего ей не сломал. Не было причин выставлять его из дома.

С тех пор он спал на полуразвалившемся диване в квартире приятеля Спарки Роллинза, одного из постовых на сторожевой вышке. У него, в общем-то, было неплохо. Он мог смотреть порнофильмы по телевизору, пить сколько угодно пива, есть руками, рыгать, пускать газы и все такое. Зависать в баре до самого закрытия. Никто не пихал его под зад. Неплохая жизнь.

Так зачем же он приперся домой вчера ночью?

Прошел на кухню, открыв ее ключом из-под коврика, откупорил бутылку «Маунт гей» и сделал несколько глотков. Потом нашел в гараже револьвер, вернулся и сунул его в рот. Надавил на курок несколько раз. Черт. Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк. Можно сказать, увернулся от пули.

Решив не испытывать судьбу в последний раз, он положил револьвер и заплакал. Смотрел на фотографию своих детей. Смотрел на рассвет. И плакал, как ребенок. Черт возьми!

Он поднялся к Рите, встал на колени у ее кровати и умолял разрешить ему вернуться. Сказал, что во всем раскаивается и никогда больше не сделает ей больно. Она сказала, что он не в себе. Больной на голову. Сказала, взяв с него клятву, что он пойдет в церковь и исповедуется отцу Менендесу во всем, что натворил. Он так хотел забраться к ней в постель, что сказал «да».

И вот он пришел, как и обещал.

— Отец, я боюсь, что сделал ужасную вещь, — начал Гомес. — Я не знаю, является ли государственная измена смертным грехом, но вещь довольно дрянная — простите, что так выражаюсь.

— Поведай о своем грехе, — сказал священник.

Примерно полминуты он думал, что сможет сказать о своем грехе, но вдруг ему в голову снова пришла мысль о миллионе долларов, и медвежонок со своей бомбой в животике стал казаться слишком далеким.

— Извините, отец, боюсь, что еще не пора, в моем сердце нет осознания греха, — сказал он. — Я приду позже.

29

— Так, значит, вы знаете имя убийцы? — спросил Конгрив, недоверчиво взглянув на Стаббса Уизерспуна.

Старый джентльмен вынул из картонной коробки выцветшую голубую папку.

— Нет, я сказал, что знаю имя человека, ответственного за эти убийства, мистер Конгрив, — ответил Уизерспун. — Я еще расскажу об этом, выслушайте меня.

Старик опустил ладонь на голубую папку.

— Это фотографии с места преступления, — сказал он. — Прежде чем я покажу их, позвольте спросить: чем вызван интерес Скотланд-Ярда к убийству тридцатилетней давности?

— Я разве не говорил вам раньше? Вам знакомо имя Александр Хок? — спросил Конгрив.

— Да, так звали ребенка — единственного свидетеля, — ответил Уизерспун. — Убитого мужчину тоже звали Александр. Жену его звали Кэтрин, хотя все ее обычно называли Китти. Она была актрисой и одной из самых известных красавиц того времени. Кэтрин была американкой, кажется, из Нового Орлеана.

— Да, их свадьба стала громким событием по обоим берегам Атлантики. Единственным плодом этого союза стал мой нынешний работодатель. Я повстречал Алекса Хока более двадцати лет назад. На одном из островов Ла-Манша укрылся похититель драгоценностей, и я шел по его следу. Нашел я его на том самом острове, где жил дед Алекса, лорд Ричард Хок. Он сам был замечательным детективом и помог мне справиться с расследованием. А его внук с тех пор стал мне почти сыном.

— Так в этом и вся причина вашего интереса? — спросил Уизерспун.

— Совершенно верно, — ответил Конгрив. — Должен заметить, что я уже уволился со службы. И хотя у меня еще есть контора в Специальной службе, работаю я, как уже говорил, на Алекса Хока. И инспектор Сазерленд, стоящий рядом со мной, тоже.

— Значит, господин Хок решил снова поднять вопрос об убийстве родителей?

— Нет! Алекс не имеет ни малейшего представления о том, что я решил этим заняться. Он даже не помнит, что произошло убийство…

— …свидетелем которого он был, — сказал Уизерспун, печально покачав головой. Он налил им еще лимонада.

— Да, которого он был свидетелем, — сказал Конгрив. — Воспоминания об убийстве скрыты глубоко в его памяти. Он как бы возвел стену отрицания вокруг факта гибели родителей. Он никогда не вспоминает об этом.

— Хотите изгнать призраков из жизни Алекса Хока, инспектор Конгрив? — спросил Уизерспун.

— Я хочу, чтобы его разум наконец обрел покой, — ответил Конгрив. — Поэтому мы и приехали в Нассау. Если мы сможем разрешить вопрос или даже привести убийц к ответу, он немного успокоится.

— Понятно.