Между ангелом и бесом

— Может, мы все же поужинаем? — спросил Аминат. — Или позавтракаем? Вы, молодые, можете вздыхать и охать на пустой желудок, а мне, старику, питаться нужно правильно и плотно. И вовремя.

— И то верно, — согласился с ним Чингачгук. Он достал из торбы волшебный платок-самобранку, разгладил заштопанный угол и разостлал на земле.

— Ну, кто у нас самый голодный? — весело произнес он, делая приглашающий жест рукой. — Заказывайте!

— Я! Я самая голодная! — квакнула лягушка. Платок тут же отреагировал, выдав на-гора рой огромных, величиной с кулак, комаров.

Царевна, увидев это царское угощение, закатила глаза и надула на шее огромный пузырь:

— Ква!

Самсон оторопело наблюдал, как невеста выбросила вперед длинный толстый язык.

Половина комариного роя прилипла сразу. Лягушка втянула язык в рот и чмокнула от удовольствия. Другие комары оказались сообразительнее съеденных собратьев и кинулись прятаться. Ближайшим укрытием для перепуганных насекомых послужил одежда людей.

Кваква только успевала выстреливать языком, собирая разлетающийся обед. Ее спутники шлепали себя по лицу, били по бокам, чесали спины — еда оказалась злой и очень кусачей. Хотя пищащие твари сами были обедом, удирая, они тоже умудрялись пообедать.

Через несколько минут не осталось ни одного комара. И ни одного живого места на бесчеловечно искусанных мужчинах.

Сытая Кваква погладила раздувшийся живот и громко рыгнула. Самсона передернуло. Он с отвращением посмотрел на нареченную и отвернулся. Над ним послышался писк, и на веснушчатую щеку приземлился огромный, упущенный лягушкой кровосос. Рыжий шлепнул себя по щеке, но комар проигнорировал шлепок и продолжал свое черное дело.

Черт размахнулся и ударил Рыжего кулаком. Комар упал. Самсон тоже. В распухшей щеке торчало длинное, похожее на иглу жало.

— Ему твой шлепок, — сказал Гуча, — что тебе — комариный укус. Шлепнул, ха!

— Какая гадость. — Аминат пнул тушку насекомого.

— Спасибо, накормил. — Черт обиделся и плюнул на платок, но не зря волшебная вещь раньше принадлежала Аминату — характер у платка был такой же скверный, как и у отшельника.

Платок тоже обиделся и выпустил на волю еще один рой — только комары в нем были намного крупнее первых и злее в сто раз.

Кваква пообедала на славу. И поужинала. На три дна вперед. А у людей аппетит пропал и больше в этот день не появился.

Когда порыв ветра унес последних кровососов, есть уже никому не хотелось. Так и сидели вокруг зловредного платка, с ненавистью поглядывая на вздувшееся брюхо Кваквы.

— Дура зеленая, — выругался Рыжий, прикладывая к опухшему лицу тряпку, смоченную отшельниковой настойкой.

— Нельзя так, — пристыдил его ангел, с трудом разлепляя искусанные губы. — Она хоть и лягушка, но все равно женщина.

— Нельзя, — согласился жених. — С женщиной — нельзя, но с этой жабой…

Раздался звонкий шлепок — лягушка выстрелила липким длинным языком в лицо зарвавшемуся жениху. Получилось почти как пощечина, только противнее.

Рыжий недовольно засопел, но ничего не ответил — не драться же с надоедливым земноводным. Он растянулся на траве и демонстративно захрапел, игнорируя сердитое кваканье.

— Женщины, — проворчал отшельник, стараясь устроиться на жестком ложе. — Шипят, гавкают, квакают… Вот и эта — ведь может по-человечески, а нет, квакает…

Так и уснули — под монотонное стариково ворчанье и протяжное лягушачье кваканье.

Разбудили их оглушительный грохот и звуки, отдаленно напоминавшие конское ржание. Мимо людей пронеслась повозка, в которую был запряжен не кто иной, как их давний недруг — Тентогль.

В повозке восседал огромный жеребец черной масти. Грива наездника развевалась на ветру, тогда как жидкие волосенки Тентогля прилипли к черепу. Пот с него лил ручьем, но конь знай подгонял:

— Быстрей, йо-го-го! Быстрее, сказал!

— Не могу, — просипел щуплый аферист.

— Вопросы задавать ты можешь! Возить ты не можешь? Быстрее, сказал!

Конь кровожадно заржал. Испуганный Тентогль присел, потом взбрыкнул. В воздухе просвистел кнут. Несчастный мошенник пустился крупной рысью, потом перешел на галоп. Телега протестующе заскрипела, но тоже подчинилась и, надсадно скрипя, покатилась дальше.

Столб пыли, поднятый ими, накрыл наблюдателей, потом ринулся вслед удаляющейся телеге и скрылся за холмами.

— И что сие было? — после минутного молчания спросил отшельник.

— Сие был конь Тыгдынский, — в тон ему ответила Кваква. Она поискала глазами вокруг — несколько недоеденных с вечера комаров пытались взлететь, но не могли стряхнуть пыль с крылышек. Грязную пищу лягушка не любила. Поэтому она разочарованно вздохнула и закашлялась — пыль попала в рот, прилипла к языку.

Пыль была везде — она толстым ковром укрыла траву, осела на лица людей, забилась в нос, скрипела на зубах. Мужчины кашляли и плевались, пытаясь прочистить глотки.

Виновник пылевой бури уже скрылся, и только мелко дрожавшая земля да пыль говорили о том, что все это не приснилось.

— А почему Тыгдынский? — спросил Гуча, прислушиваясь к далекому грохоту.

— Он когда сам скачет, то копытами так стучит — «тыгдын, тыгдын», вот его и прозвали — Тыгдынский конь.