Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен

— Я убедил их, что эти законы большого значения не имеют. И постарался подробнейшим образом описать им картину моих приятельских отношений с Климентом. Может ли преданный сын повредить хоть чем-то духовному отцу? Разумеется, нет. Кто получает епископство, какой суд рассматривает апелляции — все это не волнует простых людей.

Он медленно поднялся с диванчика и потер лоб.

— Вы совершаете ошибку, — произнес он с огромной печалью.

Теперь мне придется выслушать очередные «предостережения». Неизбежные помехи королевской власти! Уныло вздохнув, я терпеливо ждал продолжения.

— Вы пожалеете о том, что предоставили парламенту такие полномочия. Раз он будет принимать законы, никто не помешает ему и отменять их. Если с вашего согласия парламент избавится от духовной и законной власти Папы в Англии, к кому вы потом в случае необходимости обратитесь за поддержкой? Вы же делаете парламент правителем Англии. Вот чего я опасаюсь, ваша милость. Вы устраняете далекого, пусть непостоянного, но морально крепкого и сильного партнера и заменяете его чуть ли не соседом, которого обуревают мирские страсти.

Только и всего?

— Но я же сам руковожу действиями парламента, — усмехнулся я. — Это дитя я держу в ежовых рукавицах.

— Дети растут, ваша милость. И когда ваш сын будет еще ребенком, парламент может возомнить себя его старшим братом. Кто станет править тогда?

— Я не позволю парламенту вознестись слишком высоко и вновь ограничу его полномочия после разрыва с Римом.

— Подрезанные живые изгороди растут гуще и быстрее, это подтвердит вам любой садовник. А люди, вкусившие власть, аппетит теряют редко.

Он странно глянул на меня, словно хотел что-то добавить, да передумал.

— Сейчас я вынужден воспользоваться их услугами. Или вы предпочли бы, чтобы я распустил всю эту братию и правил самовластно, как Нерон? Силы небесные, какая заманчивая мысль! — Я улыбнулся. — Но боюсь, как раз этого не потерпят мои подданные. Король не всегда может поступать по своей воле… Надо обходиться тем, что есть.

Я глянул в окно на помутневшую Темзу, уныло несущую свои воды к морю.

— Тем не менее я учту ваше предостережение, — серьезно сказал я, похлопав Кранмера по плечу. — И знаете, Томас, я прихожу к выводу, что вы обладаете политическим чутьем. Это меня радует!

Он вяло усмехнулся.

— А теперь перейдем к более приятным вещам. К вашему посвящению. Сия восхитительная церемония…

* * *

Такой она и оказалась. Но еще более приятным для моих ушей был предшествующий ей простой обряд в уединенных покоях Вестминстера. Там Томас Кранмер в присутствии благоразумных свидетелей торжественно заявил, что не намерен подчиняться Папе, если распоряжения оного пойдут вразрез с волей короля, законами королевства или законом Божиим. Первые два пункта соответствовали моим творческим замыслам, а третий, безусловно, допускал мое собственное толкование.

Перемены начались.

XLVIII

Я решил, что Страстную седмицу новый архиепископ проведет с невиданным размахом.

— Так ли уж необходимо все это, ваша милость?

Кранмер выглядел несчастным в меру своей осторожности. Он действительно склонялся к реформаторам, но не смел открыто высказывать свои убеждения.

— Безусловно.

— Даже…

— Даже преклонение перед распятием в Великую пятницу. Я сам возглавлю процессию кающихся.

Кранмер попытался улыбнуться.

— Ползком к распятию? — рассмеялась Анна. — Это же пережитки седой древности! Любовь моя, вы сотрете себе колени в кровь.

— Придется потерпеть. Необходимо соблюсти все ритуалы, даже те, что отжили свое, дабы убедить народ: разрыв с Римом не означает отказа от истинной веры. Ну а после Страстной пятницы наступит Пасха.

— И вы представите вашу новую королеву…

Мы стояли возле большого окна в королевских покоях Вестминстера, куда прибыли перед Страстной седмицей. Внизу по двору аббатства сновали, словно муравьи, вереницы послушников. Они тащили охапки ивняка и ветки вербы для грядущего Вербного воскресенья.

— Да. У нас есть личные причины для празднования, и в подготовке к нему мы провели намного больше сорока постных дней.

Она рассмеялась, раннее апрельское солнце ярко освещало ее молодое лицо, исполненное надежды, и я почувствовал, что душа моя поет.

— Мы не будем дожидаться пасхального восхода солнца. Нет, вы выйдете со мной на первую ночную праздничную службу в канун Пасхи.

Ее глаза радостно вспыхнули.

— У меня есть новое серебристое платье. Оно будет красиво сиять в свете факелов!

— Вы будете подобны сказочной королеве, — улыбнулся я.

* * *

Двор собрался на празднование Вербного воскресенья. Я дал понять, что хочу видеть всех, и никто, разумеется, не ослушался. Хотя я скрывал, почему это так важно для меня. На торжественную обедню в Большом зале Вестминстерского дворца пришло около сотни человек. Наряды не отличались разнообразием; все новое и лучшее приберегалось для главной пасхальной службы. Да, представляю, какую великолепную картину предстоит мне увидеть ближайшей ночью!