Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен

— Совершенно независимой и полноправной главой рода, — продолжил я. — Этот титул навечно закрепится за вами и вашими потомками. В Англии равной вам будет лишь одна леди, маркиза Эксетер, да и то благодаря своему супругу. А вам не придется ни с кем делить это высокое имя, более того, такой титул жаловался всегда исключительно королевским родственникам. Мой дядя Джаспер Тюдор был графом Пембруком.

Я ожидал увидеть на ее лице выражение трепета или признательности, но ошибался. Вместо этого Анна взглянула на меня с невыразимой печалью.

— Неужели это все, чего я достойна? И мне не суждено стать королевой?

— Ничего подобного! Такое пожалование предназначено лишь для одурачивания Папы. Поскольку ему в голову придут те же мысли. И он тут же выдаст буллы Кранмеру — да-да, вашему Кранмеру! — и назначит его архиепископом Кентерберийским. Благодаря чему мы обретем свободу! Рукоположенный Римом Кранмер утихомирит возмущенных консерваторов, а затем объявит наш брак с Екатериной незаконным… И очень скоро обвенчает нас. Это лишь тонкий отвлекающий маневр, любовь моя, и ничего более!

Она задумчиво помолчала. На ее хорошеньком (хотя последнее время озабоченном) личике отразилась напряженная работа расчетливого ума… ума, равного Уолси. С большой долей вероятности я мог прочитать ее мысли: «Я отдалась ему. И возможно, уже жду ребенка. Что же будет, если, несмотря на его обещания, мне так и не удастся стать королевой?»

— А мои потомки? — невозмутимо спросила она.

— В жалованной грамоте будет указано, что ваш титул унаследуют все наследники мужского пола. И намеренно не оговаривается, что они должны быть законнорожденными.

— Почему же только мужского? Значит, моя дочь не получит титул, который безраздельно принадлежит мне?

— Анна… сложность вопроса о равных правах дочерей и сыновей как раз и привела меня к нынешнему положению! Неужели вы не понимаете…

— И когда же состоится эта церемония? — с улыбкой прервала она меня.

— Уже через пару недель. В Виндзоре. Закажите себе наряды, любовь моя. И отнесите расходы на счет личной королевской казны.

Смягчившись, она подошла и поцеловала меня. В считаные мгновения мы преодолели множество королевских покоев и оказались в моей опочивальне.

* * *

Я устроил Анне так называемое пожалование во время воскресной мессы в виндзорской часовне Святого Георгия. Этот готический храм с веерными сводами, светлый и блистающий, недавно обрел новый облик. Мне подумалось, что там будет вполне уместно провести задуманную мной церемонию, равных которой никто не устраивал.

По правде говоря, это было первое из моих беспримерных деяний, и меня еще очень волновало, что скажут люди. Начнут ли они роптать? Смирятся ли с неизбежностью, скрыв недовольство под любезными масками? Или на их лицах отразится откровенное осуждение?

Я пригласил Анну на королевский помост и, пожаловав грамоту, предложил огласить текст. Читала она на удивление громким чистым голосом, словно с вызовом предлагала герцогам Норфолку и Суффолку, французским и императорским послам, сановникам и прочим свидетелям найти в ее речи хоть одну оплошность. Так она держалась всегда: безрассудно дерзко и независимо. Как раз такой я любил ее и в итоге за это же возненавидел.

Когда Анна закончила, я подошел к ней и накинул на ее плечи отделанную горностаем алую мантию — новый титул давал право носить ее. Увенчав диадемой блестящие волосы новоявленной маркизы Пембрук, я завершил церемонию. Она поблагодарила меня любезно — но с такой холодной сдержанностью, словно обращалась к незнакомцу, — и после того, как в очередной раз зазвучали трубы, развернулась и величественно покинула часовню.

Я оглядел собрание, пытаясь уловить настроение присутствовавших. В воздухе повисло напряжение: никто не шелохнулся, полная неподвижность выдала и совершенное единодушие.

«Проклятье!» — подумал я, но тут же спохватился. Чего я, собственно, ожидал? Я сам с трудом выдерживаю день в новых башмаках. Поначалу они всегда досадно жмут или натирают. Но пройдет неделя-другая, и уже кажется, что вы родились в них. Точно так же придворные вскоре примут и Анну!

* * *

К вечеру того же дня я нашел ее в гостиной на Йорк-плейс.

Анна переоделась в простое светлое платье, не потрудившись украсить его драгоценностями. На столике поблескивала диадема, а со спинки кресла свешивалась алая бархатная мантия — должно быть, маркизе не хотелось убирать их.

Я одобрительно оглядел комнату. Обстановка отличалась изысканностью. Возможно, такие же перемены ждут и другие дворцы — из них наконец будет изгнан испанский дух. С огромным облегчением я отметил исчезновение исповедальни и покаянной молельни Екатерины, мрачная ниша превратилась в уютный закуток, освещенный солнцем. Здесь можно было отдохнуть и поиграть на лютне.

Вся лучась радостью, Анна пылко приветствовала меня. Мы слились в любовном объятии, совершенно забыв о показной благопристойности, явленной нами всего несколько часов тому назад.

— Вы ведете себя вовсе не как благородная маркиза, — заметил я.