Между Азией и Европой. От Ивана III до Бориса Годунова

Новые временщики, занимавшие невысокое место в придворной иерархии, были кровно заинтересованы в том, чтобы разжигать в царе подозрительность и враждебность по отношению к Боярской думе. Видимо, это они убедили Ивана создать нечто вроде лейб-гвардии, которая сумеет защитить государя от любых злоумышленников. В условиях скверно идущей войны и внутренней нестабильности самой надежной тактикой казалось пресловутое «превращение страны в военный лагерь», то есть установление жесткой диктатуры, основанной на насилии и терроре.

Боярская дума и тем более митрополия поддержать такое губительное для них начинание, конечно, не могли, поэтому Иван IV применил средство неординарное и даже небывалое.

Государь бросает государство

3 декабря 1564 года Иван IV велел собрать из церквей главные святыни, уложил в сундуки казну и со всей семьей, в сопровождении нескольких сотен дворян, вдруг уехал из столицы. Перед этим в Успенском соборе он попрощался с митрополитом и боярами, попросив не поминать его злом, но больше ничего объяснять не стал. Своим приближенным он сказал, что не хочет царствовать в условиях, когда все его не любят и желают извести. Перед отъездом Иван снял с себя государево облачение и сложил скипетр.

Перебравшись со всем огромным обозом сначала в недальнее Коломенское, царь затем переместился в Тайнинское, оттуда в Троице-Сергиевскую лавру и наконец остановился в Александровской слободе (120 км от Москвы) – казалось, что он охвачен нервной лихорадкой и не может долго оставаться на одном месте.

Из слободы, после целого месяца молчания, Иван сообщил митрополиту Афанасию, что со скорбью («от великие жалости сердца») оставляет трон, ибо не может больше терпеть «измены и убытки», которые чинят «боярские, воеводские и все приказные люди», а покарать виновных не имеет возможности, поскольку их покрывают Дума и церковь. Одновременно было отправлено воззвание к москвичам, где говорилось, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали»: царь гневается не на простой народ, а на бояр, которые его притесняют. Таким образом, бояре объявлялись не только врагами государя, но и «врагами народа» (этот пропагандистский прием, обычный при диктатуре, Иван впоследствии будет использовать вновь и вновь).

Знать и церковники, остававшиеся в Москве, от такого послания пришли в растерянность. Фактически это был шантаж: без самодержца, без казны государство функционировать не могло.

О том, чтобы создать независимое правительство, похоже, никто не думал. Единственным выходом из сложившейся ситуации казалась безоговорочная капитуляция перед волей монарха.

В Александровскую слободу отправилась делегация, которую не сразу допустили к царю. Бояре и архиереи униженно просили Ивана вернуться и править как ему заблагорассудится – то есть предоставляли самодержцу чрезвычайные полномочия. Лишь на таких условиях царь согласился отменить свое отречение.

Когда он вернулся после двухмесячного отсутствия, это был совсем другой человек, в том числе и внешне. «Прибыл он в день Сретения Господня этого же года в Москву, и с таким извращенным и быстрым изменением своего прежнего облика, что многие не могли узнать его. Большое изменение, между прочим, внесло то, что у него не сохранилось совершенно волос на голове и в бороде», – сообщают очевидцы Таубе и Крузе.

Эта впечатляющая деталь свидетельствует, что во время «отречения» Иван перенес тяжелый приступ нервной болезни. Медицине известны случаи, когда в результате очень сильного стресса происходит тотальная психогенная алопеция – полное выпадение волос (даже бровей и ресниц) вследствие так называемого синдрома «каски неврастеника», приводящей к спазму мышц черепа и нарушениям микроциркуляции крови. Должно быть, царь очень боялся, что бояре и митрополит окажутся неуступчивы.

Первым делом, для острастки, Иван велел предать смерти целый ряд видных бояр, сплошь из числа «княжат». С этого момента он становится по-настоящему грозным.

Затем думе и наскоро собранному церковному собору была объявлена реформа государства.