Двадцать первого числа, в день Михаила Архистратига и Сил бесплотных, пришедшийся на воскресенье, в лавре окрестили троих лишенных имен. Они получили имена Михаил, Мария и Назар. В ближайший вторник вместе с другими мирянами были крещены еще двое, Гавриил, тот самый ангел Златые Власы, и Сергий, а в следующее воскресенье таинство было совершено над оставшимися. Некоторые обращаемые слегка приболели и не могли поститься. Гавриил и Сергий еще сумели отогреться в бане, и им разрешили пост. А Фотиния, Александр, Владимир, Анна, Илия и Симон было попытались поститься самовольно, но отец Серафим строго сказал им не дурить, и они смирились и пили молоко с медом, чтобы прошел кашель. На его взгляд, пост все они выдержали легко, основные молитвы знали твердо. Будучи при храме, они вели себя послушно, скромно и разумно, насколько им позволяла последнее их дикость. Помня сентябрьские события, отец Серафим, их общий крестный, предупредил отдельно каждого о том, что в процессе свершения таинства их разденут донага и бояться этого не следует, новая одежда будет им дана вместе с именем, а старая останется доступна тоже. Но все равно каждый из них во время отрешения риз дрожал и плакал. Впрочем, вести себя достойно и разумно отвечать на вопросы они могли, а после возложения на голову руки крестившего их отца Андрея и вовсе успокаивались, только цеплялись руками за простыню, прикрывающую срам. Отец Серафим не дерзнул крестить их сам и решил побыть с ними в качестве крестного и для ободрения, предполагая, что разрешение риз и крещение водой может быть для них тяжким испытанием. С ними вместе он дрожал овцой перед купелью и задыхался от восхищения, переживая прикосновение чуда, с ними его душа освещалась горним светом во время миропомазания. Отец Андрей, игумен, согласился совершить таинство над оглашенными. Когда он возгласил: "Господи Боже наш, Тебе молимся и Тебе просим, да знаменуется свет лица Твоего на рабе Твоем сем..." - Михаил, первый из крещаемых, вздрогнул и выпрямился, услышав свое новое имя. Остальные воззрились на него так, как будто он начал светиться. Мария и Назар вели себя так же, чувствуя первое прикосновение благодати. Они вторили отцу Андрею, читавшему "Верую", единым стройным хором, потом молча и не шевелясь наблюдали чин освящения воды, мира и елея, как будто чего-то ждали увидеть, но не увидели. Крещение водой в полумраке храма при свете трех свечей было для них сильным впечатлением, но не больше. Чудо коснулось их во время миропомазания, как обычно и бывает. Выйдя из храма, они начали знакомиться и общаться с теми, мимо кого раньше ходили, опустив глаза. Никогда раньше отец Серафим не видел у них таких ярких улыбок, такой открытости к общению и такой охоты говорить и слушать. Случись рядом кто-то из их соотечественников, священник узнал бы, что в их поведении нет ничего странного. Для сааланцев, получивших имена, было совершенно нормально, обнаружив себя частью некоего сообщества, немедленно начать в это сообщество врастать.
А в последний понедельник ноября отец Серафим повел всех своих новокрещеных в отдел полиции за документами. Получив справку об этом и посчитав приведенных по головам, люди с Октябрьской набережной вздохнули спокойно. Вечером того же дня дежуривший в Адмиралтействе Дейвин был пойман телефонным звонком и обрадован новостью о том, что все блудные сааланские души, кроме двоих, найдены, благополучно обзавелись паспортами и поставлены на учет, наконец. Дейвин удивленно спросил, с какого перепугу они сааланские, если гражданство им аннулировали вместе с именами. И чуть не поперхнулся, услышав в ответ радостное заявление, что раз так, тех двоих магов полиция, пожалуй, без Дейвина поищет, им такие розыскники и самим пригодятся. А то вдруг он передумает и захочет их себе.