Между честью и истиной

   - Сумеют, - кивнул священник, - сейчас с этим будет проще. И для наших, и для... кхм, для гостей.

   - Я знал, что у всех все будет хорошо, - заулыбался златовласый парень. - После такого, как с нами было, плохо быть не может. Такой господин не оставляет.

   - И у тебя все будет хорошо, найдешь свою судьбу, устроишься, - заверил его батюшка.

   - Отче, я уже устроен, - решительно сказал наставляемый.

   - Подумай хорошо, - предложил священник. - Ты молодой, плотское о себе еще даст знать.

   - Отец Серафим, ты про что? - недоуменно воззрился на него Гавриил.

   - Ну поесть в охотку, например, - издалека начал священник.

   - Отче, мне хватает, большего не потребуется, - уверенно заявил Гавриил.

   - А блуд, привычный тебе до этой осени? - спросил отец Серафим. - Ты прости на грубом слове, но назвать любовью эти случки, когда сегодня с одной, завтра с другой, и женщины так же точно, у меня язык не поворачивается. Но у вас оно, видимо, в крови. Как ты без этого?

   - Да нормально, - пожал плечами наставляемый.

   - Это пока нормально. А потом? Весной?

   Гавриил вытаращился на священника совсем круглыми глазами, став при этом очень смешным и милым.

   - Святой отец, ты о чем? - спросил он удивленно. - Это же как ветер: сегодня есть, завтра нет. Мне что, за каждым дуновением всю жизнь так бегать?

   - Гм, - качнул головой отец Серафим. - Давай-ка разбираться.

   - Давай, - согласился Гавриил.

   - Смертные грехи ты помнишь? Назови их.

   - Уныние, зависть, гнев, чревоугодие, блуд, алчность, гордыня, - уверенно перечислил наставляемый.

   - В привычки народа, который вас исторг из себя, входят не менее трех, сам назовешь какие?

   - Но все семь, отче, - взмахнул ресницами Гавриил. - Обычай того народа позволяет в каждом случае только выбирать из этих семи плохих, но не уйти от всех них.

   Отец Серафим аж крякнул. Потом потер лоб, покрутил головой и сказал:

   - Рассказывай.

   - Тот народ, отче, по природе гневен и алчен, - легко сказал Гавриил. Священник успел мельком удивиться: наставляемый говорил так, будто речь шла не о его родичах по языку, земле и крови, а о неких странных соседях, которых он наблюдал много лет и запомнил их привычки и правила. - И блуд у них лишь способ не убивать и не лгать друг другу из алчности при торговой сделке. А чревоугодие - способ погасить гнев и зависть, не впав в уныние.

   - Так, - сказал священник. - Ты продолжай, продолжай. Разбираться так разбираться. - Достал из кармана платок и отер вдруг отсыревший лоб.

   Вечером, уложив спать детей, он сетовал матушке:

   - Нет, ты подумай! Блудить друг с другом, чтобы не убивать и не лгать, какова выдумка, а? Да и остальное не лучше. Чревоугодие, чтобы не гнев и не зависть, алчность, чтобы не гордыня - и так по кругу. Вот он, ад-то... Конечно, кто захочет из этого выбирать. Он и просит о пострижении, как о защите.

   Матушка качала головой и рассказывала в ответ про то, как в Рождественский пост учила новокрещеную Марию готовить, найдя у нее дома кашу с водорослями, невозможную даже на вид, которую "сааланская сиротка" без тени жалобы в голосе представила как свой обед. Они закончили разговор сожалеющим вздохом и обоюдным решением: дикие, как есть дикие.

   - А с другой стороны, - задумчиво сказал отец Серафим жене, - Иринушка, ты подумай только, в них такая верность, такая доверчивость, и все это так страшно извращено. Ведь действительно для них эта казнь спасением стала...

   За эти три дня я успела повидаться с Максом и пожаловаться ему на то, что блог вести очень хочется, а постить фото с Охот в сети нам не дают, хотя снимать фауну не запрещают. Он покивал и объяснил, что Охотники со свойственной им простотой фотографируют не только оборотней, но и фавнов, а они, вообще-то, граждане края, паспортов у них никто не отбирал, и закон о праве на частную жизнь их тоже касается. Потом шкодливо усмехнулся, как много лет назад и за много световых лет отсюда, и предложил вести блог в стиле обычного армейского фольклора о жизни подразделения изнутри: наряды, построения, регламенты, взыскания, задолбанное начальство, охреневшие мы и все остальные милые мелочи, делающие людей в форме чуть больше людьми в глазах читающих это штатских граждан.