Между Дьяволом и глубоким синим морем (ЛП)

— Броди сказал, что ты должен сойти с ума, чтобы сияние повиновалось тебе, — я взяла парня за руку и сжала её. — Что, если твой дедушка ошибался? Что, если, остановившись, ты ничего не добьёшься, а Броди станет только сильнее?

Ривер пожал плечами.

— Нужно попытаться, Ви. Либо я остановлюсь, либо продолжу, пока не стану таким же безумным, как он. Что бы ты выбрала?

Нили покачал своей светлой головой и хохотнул.

— Я бы предпочёл съехать с катушек, если бы это позволило мне убить этого маленького ковбоя. Я бы так его убил…

Ривер крепко обнял брата. Затем отпустил его и заключил меня в медвежьи объятия. Мы крепко держались друг за друга, так крепко, как только могли, и Ривер прижался губами к моему уху.

— Я исчезну, — прошептал он. — Если ничего не выйдет, и я использую сияние, Нили меня найдёт. Но если нет, значит, я делаю что-то правильно. Позвольте мне спрятаться. А когда я вернусь, то буду сильнее. Лучше.

Пальцы Ривера запутались в моих волосах, и он прижал меня ещё ближе.

— Броди думал, что ты умрёшь. Что он сделает, когда узнает, что это не так? Возможно, ему будет плевать. Но я не хочу больше рисковать. Нили останется в гостевом доме и дождётся моего возвращения.

Я кивнула, и его рубашка задела мою щёку. Я не стала упоминать, что в прошлый раз Нили не удалось помешать Броди причинить мне вред.

Ривер поцеловал меня в щёку, лоб и мочку уха. Нили наблюдал за нами, радостно улыбаясь, но нам было всё равно.

— Как же я буду спать без тебя? — пробормотал Ривер мне в шею. — Ви, я никогда никого не боялся, но мой рыжеволосый ковбой-братец напугал меня до чёртиков. Это не имеет значения. Мне плевать, если придётся продать душу Дьяволу. Плевать, если Броди и есть Дьявол. Я убью его. Как он пытался убить тебя. И сделаю это так, чтобы все запомнили, упаси нас Господь.

А затем он поцеловал меня. В губы. Страстно. Я закрыла глаза и окунулась в поцелуй, пытаясь ощутить то же, что и при первом поцелуе на кладбище.

Но тут на запястьях заболели шрамы. И перед глазами мелькнули рыжие волосы. И тогда я почувствовала губы Броди на своих, и как моя кровь начала пропитывать нашу одежду.

Я отпрянула. По глазам Ривера стало ясно, что мне не нужно ничего объяснять, совершенно ничего, потому что он понял.

Парень потянулся в карман и достал ещё одну закладку. Это была стодолларовая купюра, сложенная в форме звёздочки. Он вложил её мне в ладонь.

А затем сел в машину.

И уехал.

Глава ³⁰

Ривер уехал. Нили остался.

Джек тоже окончательно переехал к нам. Он пережил дьяволов, самоубийства, чердаки, ведьм, пожары, ножи… но каким-то образом ему удалось остаться нормальным.

Нили развёл костёр во дворике гостевого дома, и мы впятером — Люк, Саншайн, Нили, я и Джек — жарили сладкие итальянские колбаски и кукурузу после наступления темноты. Так мы провели лето.

Иногда я спала в кровати Ривера в гостевом доме. Нили не возражал. Кроме того, мне нравился его смех. Нравилось, что он был похож на брата. Мы не говорили о Ривере и перестали читать газеты. Нам не хотелось знать. Ни о нём, ни о Броди — что они делали, кому причиняли боль. Пока нет.

В последнюю ночь августа, за неделю до того, как должен был начаться мой последний год в школе, я снова спала в кровати Ривера. Перекатилась на бок, и мне в лицо ударило яркое солнце.

Но меня разбудило не оно. А голоса снаружи. Я быстро оделась, моё сердце бешено колотилось в груди.

Не может быть!

Но может.

Я вышла наружу и увидела родителей, достающих чемоданы из такси. Мама заметила меня и уронила сумку. Я побежала к ней в объятия, и мы крепко вцепились друг в друга, словно это было так же необходимо, как воздух, а мы очень долго задерживали дыхание. Я закопалась носом в её длинные волосы и учуяла запах крепкого европейского кофе, элегантных французских духов и свежего парижского дождя. Но под всем этим был аромат скипидара, как всегда.

Я злилась, что она уехала, а затем вернулась, словно ничего не произошло. Словно ей ничего не нужно было объяснять, и у неё не было никаких обязательств. Но мои родители делали, что хотели, независимо от моего мнения. Мне ничего не оставалось, кроме как принимать их такими, какие они есть, и надеяться, что они так же отнесутся ко мне.

Мама говорила очень быстро. С той же скоростью, с какой в моей голове пролетали мысли, быстро, быстро, быстро. Она без устали рассказывала о Европе, музеях, выставках в Париже, но я слушала лишь отчасти, потому что обнимала отца и пыталась прийти в себя.

— Вайолет, ты меня слушаешь? — мама положила руку мне на плечо. — Твой отец распродал все картины с выставки в Париже, и, как ты думаешь, что это значит? Это значит, что у нас наконец-то есть деньги, вот, что это значит. О, а вот и Люк!