Между двух гроз

В небольшом доме, выкрашенном в грязно-серый цвет, семья Ивана занимала квартиру на втором этаже. В Тукумсе много старых домов, спрятанных в узкие, причудливо изогнутые улочки. И это был именно такой дом, и именно такая квартира. Иван включил свет. Много книг, иконы на полках и в углу в комнате, куда была открыта дверь. Если не считать работу священником, Иван ни сколько не изменился. Во всяком случае, Иварс, окинув взглядом квартиру, подумал именно так.

— Сейчас каникулы, так у меня стол ещё и тетрадями завален, — Иван кричал с кухни.

Было слышно, как он открыл воду и набирает её в чайник.

— Ты не представляешь, о чём сейчас школьники пишут сочинения, совсем не представляешь. Это в наше время писали о земледельцах, о партизанах, что-то наигранно патриотическое или навеянное чем-то наподобие «Молодой гвардии», — пытаясь перевести разговор, Иван затронул свою излюбленную тему, — Сейчас герои другие. Не скажу, что они лучше или хуже, но другие. За двадцать лет столько изменилось, Иварс. Я смотрю и удивляюсь.

— Чему удивляться? — Иварс разглядывал книжные полки, которые были в квартире повсюду, даже в коридоре и на кухне.

— Тому, что никогда ещё у нас за такой короткий промежуток времени не подрастало поколение, которое не ценит того, что двадцать лет назад для него было сделано, — Иван доставал из шкафа чашки и блюдца, — С другой стороны, я почти перестал общаться с друзьями из Ленинграда, так просто туда теперь не съездишь, даже если пишут и приглашают. Ну, ты, наверное, помнишь, когда мы были на четвёртом курсе, они приезжали к нам на практику.

— Конечно, помню, Иван, — Иварс улыбнулся в первый раз за последние пару часов, — Мне даже чья-то работа попадалась на глаза. Нет, сейчас не вспомню, по фольклору. А Ленинград-то давно Петербург.

— Вот и я о том же, дорогой Иварс. Всё поменялось, только мы с тобой не меняемся. Печально только, что тебя ко мне привёл столь грустный повод. Я так рад тебя видеть, Иварс! Сразу как будто моложе. У тебя нет такого чувства?

Иварс не расслышал вопроса, а Иван решил не переспрашивать. Засвистел чайник. За чашкой чая с печеньем и малиновым вареньем каждый из них чувствовал, что не может быть откровенным. Иван хотел попросить Иварса не вспоминать о его способностях, из-за которых в студенческие годы у него было много проблем. Иварс же неотрывно думал о прочитанном утром, взвешивая, каким образом он мог украсть чьё-то счастье, и как это счастье могла вернуть смерть его дочери. Беседа не складывалась, как будто пытались найти общий язык люди, решившие когда-то порвать со своим прошлым, но не сумевшие довести задуманное до конца.

— Мне пора назад, меня ждут, — сказал Иван, — Проводи меня, только не спеши, мне за тобой не угнаться.

По дороге к церкви оба снова молчали. Иван перекрестил Иварса три раза, они обнялись, и Иварс отправился по улице вниз, на этот раз напрямик, не желая делать крюк и спускаться по ступеням. 

XIV

Жил-был пастух. Был он ещё совсем молод, а потому, присматривая за стадом, которое паслось в лугах у озёр, пел весёлые задорные песни. Ему не нужен был пастуший рожок. Едва заслышав его голос, животные сбегались и покорно шли обратно в деревню.

Влюбился пастух в девушку из зажиточной семьи.

— Зачем тебе этот пастушок? — спрашивала девушку мать, — Он слишком прост для тебя. Представь, он до глубокой старости будет пасти коров в лесу. Вы будете жить в бедности.

— Ты у нас красавица, мастерица, — говорил отец, — Не выдам тебя замуж этому пустозвону, не настаивай.

Послушалась дочь родителей и вышла замуж за кузнеца, самого завидного жениха в округе. Только не заладилось у них сразу. Едва заслышав песню пастуха утром, девушка принималась горько плакать. То же самое повторялось и вечером изо дня в день. Кузнец догадывался, в чём тут дело.

— Бросай петь, пастух, от твоего голоса людям тошно, и коровы бегут к тебе побыстрее лишь затем, чтобы ты скорее замолчал. Не буди нас по утрам, не провожай вечером песнями Солнце, — просил кузнец.

— Не могу я не петь. В моей песне и рассвет, и закат, и жужжание стрекоз, и шум деревьев, и рябь озера — вот что в моих песнях. Разве не для того живут, чтобы всё это видеть и слышать?

Ничего не смог ответить кузнец, только в тот же день выследил поляну, где пастух пас стадо и где отдыхал в полуденный зной в стоге сена. Дождавшись, когда пастух задремлет, кузнец подошёл и с силой вонзил несколько раз в стог вилы.

— Не будешь ты больше лить слёзы, не будешь слышать песен пастушьих, не будут они будить тебя по утрам и провожать Солнце на ночь, — сказал кузнец жене, возвратившись домой.

Проплакала девица до вечера. А незадолго до заката услышала невдалеке за окном знакомую веселую песню, под которую стадо возвращалось домой.