Между двух миров

Было начало ноября, прекрасная пора в Баварии; почему бы не устроить семейную поездку? Уж если зарабатываешь так много денег, так надо извлечь из них какую-нибудь радость! Бьюти давно уже никуда не выезжала, а Мари и вовсе нигде не была — она только и ездила, что между Ривьерой и Сеной и Уазой. Побывать в Берлине, посмотреть его достопримечательности! Конечно, в Германии теперь не очень приятно, но интересно; нечто такое, о чем можно будет рассказывать детям и внукам; вероятно, никогда больше не повторится такое положение, чтобы валюта великой державы была совершенно обесценена и за один французский франк можно было купить бриллиантовый перстень. Ланни сказал это специально для Мари в отсутствие Курта.

В течение всего года Курт получал литературу германской национал-социалистской партии; ее посылал ему Генрих Юнг, сын старшего лесничего в поместье Штубендорф. Этот молодой энтузиаст мечтал обратить в свою веру человека, на которого смотрели дома, как на будущего музыкального гения. И как раз когда Ланни предложил свой план, от Генриха пришло письмо, полное многозначительных намеков: «Через несколько дней произойдут большие события. Я не вправе говорить о них, но скажу одно: будет твориться история. Вы узнаете из газет, что труды наши не пропали даром».

Конечно, и Ланни и Курт разгадали намек: произойдет давно замышлявшийся путч нацистов. Победят ли они, как Муссолини, или провалятся, подобно Каппу? Курт заявил, что должен быть на месте, и Бьюти тотчас же решила поехать с ним, чтобы уберечь его от беды. Решила ехать и Мари. Для того ли, чтобы следить за Ланни, или она действительно искренно старалась заинтересоваться его идеями?

Человеческое сердце — сложное сплетение мотивов, и Мари де Брюин», разрываемая между страстной любовью и страстной ненавистью, быть может, и сама не могла понять, какие силы влекли ее в страну наследственного врага.

II

Ланни послал воздушной почтой письмо Рику, в котором излагал проект поездки и приглашал друга помочь ему истратить хотя бы часть денег, которые теперь росли как грибы. Ланни приводил в своих письмах слова Генриха и разъяснял его намек; если нацисты попытаются произвести переворот, то Рику хорошо быть на месте, он напишет прекрасную статью. Статья Рика о Верхней Силезии произвела хорошее впечатление, особенно в Штубендорфе, где ее перепечатали в местной газете. Ланни писал: «Приезжай и помоги нам держать Курта в узде. Нацисты будут виться вокруг него целым роем, а у Бьюти будет желание скальпировать их всех до последнего».

Купили билеты и проверили на практике, насколько соответствует действительности слух, создавший фашизму славу по всей Европе и Америке: «Теперь в Италии поезда приходят по расписанию». Впрочем, и в Германии поезда ходили регулярно, по крайней мере, международные экспрессы; они предназначались для богачей, которых надо было окружить удобствами, так как они ввозили иностранную валюту, к которой вожделел фатерланд. Валютные курсы росли таким темпом, что вспоминались семимильные сапоги из народной сказки. Тот, кто владел одним центом, круглой монетой из красной меди с изображением головы американского индейца, — ложился спать с сознанием, что он миллионер, а проснется архимиллионером. Цифры росли фантастически, как в дурном сне. В тот день, когда Ланни и его друг приехали в Мюнхен, доллар стоил шестьсот двадцать пять миллионов марок, а на следующий день — уже полтора миллиарда. Когда они уезжали, доллар котировался в семь триллионов марок.

Нельзя было не пожалеть ошеломленных людей, которым приходилось жить в самом центре этого циклона. Некоторые предприниматели в полдень уплачивали рабочим за половину рабочего дня, для того чтобы они могли сбегать и купить что-нибудь съестное, пока оно еще не стало им не по средствам. Люди покупали все, что могли найти в лавках, даже то, в чем не нуждались: раз это имело какую-то ценность, значит, могло быть перепродано позже. Среди этой разрухи иностранец производил впечатление заколдованного существа; он находился в том положении, которое разжигало фантазию всех времен и народов; он был обладателем лампы Аладина, кошелька Фортунатуса, богатств Мидаса, он был точно в шапке-невидимке: мог войти в любую лавку и взять все, что захочет. Всемогущество подвергает суровому испытанию человеческий характер, и не все посетители Германии делали разумное употребление из своей магической силы. Короче говоря, многие оправдывали прозвище шакалов, которое дали им немцы.

III

Золтан Кертежи приехал одновременно с Ланни, и, как люди дела, они, не теряя времени, направились во дворец своего аристократического клиента. Здесь выяснилось, что светских бесед им вести не придется. Их принял дворецкий его светлости; он проводил их в большой зал, где были развешаны все картины, и предоставил им изучать их сколько душе угодно.