– Хватит, – повторила я непреклонным тоном. – Видит бог, мне было жаль вас. Очень жаль! Но вот цирк вам не надо было устраивать. Тем более – из смерти!
– Из чьей смерти? Какой цирк? – не выдержал и вступил-таки со мной в беседу следователь Курочкин.
– Цирк – это такое представление, состоящее из нескольких номеров, главным образом трюков, лежащих за пределами обычной логики, Валентин Игнатьевич. То есть как раз то, что пытается нам продемонстрировать Капитолина.
– Женя… Да ты что! – пробормотала тетя Мила, потрясенная моей жестокостью.
– Да, и каждый раз – с выдумкой, с новой находкой, изюминкой… причем во всех трех происшествиях! И вот в этом самом эпизоде с газом – ведь вы сами инсценировали это покушение на себя, – и в случае смерти Вадима, и его матери Раисы, и Илоны… Это ведь вы всех их убили, Капа!
Накрытое покрывалом тело дрогнуло – и замерло. Поворачиваться к нам Капа почему-то не спешила.
– Да, – повторила я, – это вы… Когда я уверилась в этом окончательно, мне стало так… не по себе! Вы ведь подруга моей тети, Капитолина, вы с ней давние подруги, и я тоже любила вас… Но сегодня арестовали одну девочку, а она ни в чем не виновата. Это вы подбросили ей в карман крупинки яда, которым отравили Вадима! Когда вы это сделали? Тогда, на свадьбе? Думаю, да. Ведь девушка наверняка повесила свою ветровку на общую вешалку в коридоре; вам ничего не стоило сунуть ей в карман в самом деле убийственную – простите за плохой каламбур! – улику…
Неужели картина стоимостью в сто (или больше) тысяч долларов может перевесить целые три человеческие жизни? – продолжала я при полном молчании окружающих. – То есть я слышала, что людские жизни иногда оценивают и дешевле… Но ведь вы могли бы завладеть этим полотном, никого и не убивая – вот что мне непонятно! Стоило просто вынуть его из не самого сложного тайника, предъявить искусствоведам и заявить свои права на картину. И никто бы не оспорил у вас права владения, и не потребовалось бы убивать…
Знаете, когда я заподозрила вас в первый раз? В тот день, когда вы, вот в этой комнате, так точно перечислили содержимое этюдника Вадима.
И, наконец, вам настолько удалось уверить всех нас в том, что вы сидите дома безвылазно, поглощенная горем до глубины души, что никто из нас даже и не пытался это проверить. Но в тот день, когда убили Раису, шел очень сильный дождь. Когда мы с тетей Милой зашли вас навестить, то даже не насторожились, наткнувшись на ваши туфли, а ведь на них налипли комья грязи, и сейчас я вспомнила, что грязь была совсем свежей, иначе она давно бы уже высохла и осыпалась… Вы очень долго дурачили нас, Капа, и это позволило вам несколько раз уйти безнаказанной. Все три раза: когда вы убили Вадика, Раису и Илону.
Три жизни – из-за какой-то картины, из-за небольшого полотна пятьдесят на шестьдесят пять сантиметров! Неужели это было для вас так важно, Капа?! Кстати, а где эта картина? Я знаю, она действительно находилась там, за изображением нелепого гусара: когда я сняла ее со стены, то обратила внимание, что ни на раме, ни – и это главное! – под ней не было ни пылинки. Саша и Вадим были правы в своих рассуждениях: картина действительно была скрыта за изображением гусара, правда? Они ошиблись в другом: слово «скрыта» надо было понимать в буквальном смысле: то есть