Между двух огней

– О господи… – Инга выдернула руку. Пальцам сразу стало холодно и неуютно, и она даже слегка обиделась на свои пальцы, отозвавшиеся на ласку этого дурацкого Горина так, словно он имел над ними какую-то власть. – Вы что же, совсем ничего не поняли? Вообще ничего, да? Я вас не знаю! Не помню, значит, не знаю! Вы что от меня хотите? Чего вы от меня ждете?

– Прости, – сказал Горин миролюбиво и грустно. – Прости, Инга. Знаешь, в это трудно поверить. И привыкнуть к этому трудно.

– Знаю. Но ничем помочь не могу. Ни вам, ни себе. Может быть, вы уйдете?

– Ну что ты. Куда же я от тебя уйду. Я три дня с ума сходил. Я телефон свой сотовый в форточку выбросил. Двое суток пытался до тебя дозвониться, а потом разозлился на него и выбросил в форточку. И домашний аппарат расколотил тоже. Об стенку швырнул – так, что из него все внутренности вывалились. А потом случайно увидел сюжет по телевизору, и…

Горин грустно замолчал.

– И разбили телевизор? – злорадно подсказала Инга.

– Нет, не разбил, – серьезно и просто ответил Горин. – Сразу узнал, в какой ты больнице, и вот приехал. Пожалуйста, не называй меня на вы, Инга.

– Господи, ну неужели вы… неужели ты… не понимаешь? Я не знаю, я не помню ничего! Я вас… Я тебя… Кто ты вообще такой?

– Я Горин, – напомнил Горин. – Я люблю тебя. А ты любишь меня.

– Я люблю черный хлеб, намазанный маслом! – окончательно потеряв терпение, выпалила Инга. – Люблю лежать на спине! Люблю запах осени! Вот все, что я про себя знаю!

– Черный хлеб, намазанный маслом, – радостно улыбнулся Горин. Его реакция, как успела заметить Инга, была непредсказуемой. Только что он выглядел ужасно печальным, а теперь печаль исчезла, уступив место мальчишеской радости. – Только чтобы масло непременно было мягким, и чтоб намазано оно было очень тонким слоем. Вот видишь, ты вспомнила. Но… меня ты любишь все же сильнее, чем черный хлеб.

Они помолчали немного. Потом Инга подняла глаза и сказала беспомощно:

– Сегодня утром я почувствовала запах табачного дыма. Из форточки. И бросилась как сумасшедшая в комнату для курения. Попробовала курить, затянулась. Потом долго кашляла.

Она и сама не знала, зачем это сказала. Как будто белый фланг выкинула. Сдалась на милость победителя. Признала, что этот самый Горин, которого она абсолютно не помнит, имеет полное право сидеть на полу возле ее постели и сжимать ее пальцы в своей жесткой ладони. Если уж он так уверен в том, что она любит его все же сильнее, чем черный хлеб.

– Бедная моя, – пробормотал он, уткнувшись губами в ее ладонь. – Моя хорошая…

«Черт, – подумала Инга, – зачем он так сидит?»

Ей ужасно не нравилось, что этот Горин сидит перед ней на корточках и заставляет ее все время смотреть на него сверху. Как смотрят обычно взрослые люди на меленьких детей. Наверное, если бы он так не сидел, она бы давно уже его прогнала. Но прогонять Горина, который смотрел на нее снизу вверх, ей было неудобно.

Или, может быть, ей просто хочется, чтобы он остался?

Что за нелепость, подумала Инга, отгоняя прочь глупые мысли и одновременно выдергивая свою ладонь из прохладной руки Горина. «Я люблю тебя. А ты любишь меня» – пронеслось в голове. Черт, как же это было бы просто, если бы не было так сложно!

Горин выпустил Ингины пальцы из своей ладони без всякого сопротивления – только проводил грустным и немного обиженным, как показалось Инге, взглядом.

– Ладно. Хорошо. Пусть, – отрывисто проговорила она, пытаясь убедить себя в неизбежности происходящего. – Тогда расскажите… Тогда расскажи мне. Расскажи, как все было. Кто ты. Как мы познакомились. Что нас связывает. Какие-нибудь подробности. Может, я что-нибудь вспомню. А если не вспомню… Если не вспомню, может быть, просто поверю. Или не поверю, не важно. Просто расскажи.

– Хорошо, – откликнулся Горин. – Конечно, я расскажу тебе, как все было. И может быть, ты вспомнишь… Или не вспомнишь. Но я очень постараюсь, чтобы ты вспомнила…

* * *

– Мы познакомились два года назад. Тогда была осень. Совершенно необыкновенная осень, не похожая ни на одну другую. Ужасно теплая и солнечная. С сочными красками. Такую только на полотнах художников и увидишь, а больше нигде. Только я всего этого не замечал и вообще об этом не думал. Это ты научила меня видеть осень и слышать птиц. Если бы не ты – та осень прошла бы точно так же бесследно, как и все остальные осени в моей жизни.