Между двух огней

Ощущение оказалось приятным. Невольно закрыв глаза, она позволила себе на несколько секунд – не больше, чтобы пришелец ничего не заподозрил – сконцентрироваться на этих волосах, точно так же, как совсем недавно она концентрировалась на черном хлебе с маслом или на запахе сигарет. Широко растопырив пальцы, она быстро пропустила между ними темно-русые хрустящие волосы, но так ничего и не вспомнила. Волосы были как волосы, на ощупь, кроме мягкой щетки, ничего не напоминали, и пахли каким-то совершенно обыкновенным мужским шампунем и совершенно необыкновенным мужским одеколоном сразу.

Только и всего.

– Уберите, пожалуйста, вашу голову с моего колена, – хмуро попросила Инга. – Мне так совсем неудобно с вами разговаривать.

Он тотчас поднял на нее глаза. Чуда не произошло – глаза остались незнакомыми. Хотя на чудо она и не надеялась. То место на коленке, которое стало холодным от его носа, почти сразу согрелось несущейся по венам кровью и стало прежним, ничем не отличимым от остальной коленкиной кожи островком. Ну и слава богу, подумала Инга и прикрыла коленку пододеяльником.

– Ты… – все тем же простуженным шепотом заговорил пришелец. – Ты правда?... Ты правда меня… не узнаешь? Не… помнишь?

Вид у него был испуганный и жалкий. Точно такой же вид, как у самой Инги. И это в чем-то сближало их. Два испуганных и жалких человека, два взгляда-близнеца. Она вдруг поняла, что пришелец с холодным носом, пальцами пианиста и внешностью кинозвезды боится Ингу точно так же, как она боится его. И оба они боятся друг друга по какой-то общей причине. Ей стало чуточку легче.

– Не узнаю, – подтвердила она. – Не помню.

– Инга, – повторил он свое заклятье.

Волшебство не подействовало. Как будто в больнице были установлены специальные глушители для заклятий. Наподобие тех, что устанавливают в некоторых местах, подавляя сигналы сотовой связи. Он мог повторить ее имя тысячу раз – результат был известен наперед. Она сама накануне твердила это дурацкое имя часов десять подряд. Бесполезно.

Некоторое время они молчали. Сейчас он уйдет, подумала Инга с надеждой. Вот посидит еще минуту-другую на корточках возле больничной койки, посмотрит на нее своими круглыми светло-серыми глазами, убедится в том, что она его не помнит, и уйдет. А что ему здесь делать? Если человек тебя не помнит – значит, он тебя не знает. А если человек тебя не знает, значит, нечего сидеть у него в палате на корточках, расстелив на пыльном полу свое дурацкое черное пальто, нечего таращиться на него и изображать вселенскую скорбь и неистребимую надежду. Незнакомые люди так себя не ведут. Должен же он наконец понять это?

Сейчас он поднимется и уйдет, в который раз подумала Инга.

Но вместо этого ее настойчивый посетитель вдруг заговорил. Торопливо и сбивчиво, проглатывая окончания слов, обрывая фразы. Все так же сидел на корточках возле ее постели, смотрел на нее снизу вверх и тараторил без остановки:

– Ты не бойся. Не бойся, слышишь? Такое бывает. Я с доктором… С доктором разговаривал сейчас. Он мне сказал, что бывает. Он сказал, не надо. Не надо волноваться. Главное, у тебя никаких травм нет. А память вернется. Постепенно. Нужно успокоиться. Вот увидишь. Ты просто пережила сильный шок. Он сказал, что это от шока, а не от сотрясения. Но и от сотрясения тоже. Но больше от шока. И вообще, это не важно. Я сам в медицинском справочнике читал. Я…

Он замолчал так же внезапно, как и заговорил. Как будто кто-то его сначала включил, а потом выключил. Помолчал несколько секунд, по-прежнему не отводя настырного серого взгляда, а потом снова пробормотал:

– Инга…

И повесил голову, опустив ее на сложенные между колен руки.

Инга вздохнула почти облегченно: лучше все же смотреть на его темно русую макушку, на крошечный островок белой кожи на голове, из которого в разные стороны расходятся волосы, прямые и жесткие, чем смотреть в глаза.

А еще лучше – если бы он совсем ушел.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас вернуться в свой привычный маленький мир – одинокая палата, обеды и завтраки по расписанию, доктор Истомин с его ненавистным оптимизмом, приглушенный шепот среднего медицинского персонала. Ее единственное целое и невредимое прошлое. Пусть протяженностью в три дня, но все же существующее. Поскольку другое прошлое Инги Петровой было потеряно безвозвратно, приходилось ценить и хранить то, что было. Только вот как объяснить все это пришельцу?

Он поднял голову. Взгляды снова налетели друг на друга, столкнулись, произведя на свет небольшую искру. Но ожидаемого пламени не последовало – Инга первая отвернулась. В его глаза смотреть было ужасно тяжело. То же самое, что смотреть в зеркало и не видеть в нем своего отражения.