Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

Стрельцы сразу вспомнили, что семь лет назад было то же самое: они сидели в Москве, а в Троице находилась законная царская власть. Погибать за сомнительную Софью никому не хотелось. Устрашенный Голицын бездействовал. Строгого Шакловитого стрельцы не любили. Послать на Троицу небольшой отряд верных людей, которые, наверное, сыскались бы, правительница тоже не могла – у Петра с Натальей Кирилловной уже было кем защищаться. Полковник Лаврентий Сухарев, находившийся 8 августа со своими стрельцами «на стенном карауле» в Преображенском, последовал за беглецами и в монастырь (за что был потом пожалован «пятью аршинами веницейского бархата, пятью аршинами шелка да десятью аршинами атласа»). Именно сухаревская тысяча стрельцов, а не «потешные» обеспечили безопасность Петра на первом, самом рискованном этапе противостояния.

Дальше пошло легче.

Видя, что силой проблему не решить, Софья начала слать в Троицу увещевания. В ответ шли все более грозные письма стрельцам: немедленно явиться к законному государю под угрозой сурового наказания.

Правительница тоже пугала: кто послушается – лишится головы. Вокруг Москвы были расставлены караулы ловить перебежчиков. Как и в 1682 году, царевна единственная боролась и пыталась что-то сделать, но все ее отчаянные усилия только ухудшали ситуацию. Она угощала стрельцов, рассылала по стране грамоты о своей правоте, даже выступила с речью перед толпой москвичей. Всё было тщетно.

Оставалась надежда на церковь, которая могла бы стать примирительницей. Софья отправила в Троицу патриарха Иоакима (21 августа), и это было огромной ошибкой. Патриарх всегда благоволил Нарышкиным, и теперь он просто остался с ними, то есть получалось, что от «самодержицы» отвернулась и церковь.

Тогда царевна поехала к мачехе и брату сама – бесстрашно, с небольшой свитой. Софью остановили по дороге и грубо объявили, чтоб поворачивала обратно. Трудно сказать, почему ее тогда же не задержали. Очевидно, не решились – арест правительницы, царской дочери был бы чем-то невообразимым. А может быть, в Троице уже понимали, что дело в любом случае выиграно.

После Софьиного унижения исход из Москвы стал массовым. Бояре, дворяне и стрельцы спешили явиться к царице Наталье и Петру, остановить их было невозможно.

Последний удар по гибнущему режиму нанес заслуженный и уважаемый Гордон, командир войск иноземного строя. Получив приказ царя Петра передислоцироваться в Троицу, Гордон ушел не втихомолку, как другие, а открыто, походной колонной и с развернутым знаменем. Это произошло 5 сентября, а уже назавтра остававшиеся в Москве стрельцы явились в Кремль, чтобы схватить Шакловитого и тем самым заслужить у новой власти себе прощение. Софья храбро пыталась защитить своего соратника, но не смогла.

Василий Голицын отсиживался в своей подмосковной вотчине, но, узнав, что Шакловитый схвачен, поспешил явиться к Троице добровольно.

Царевна осталась в Кремле одна, всеми брошенная, ждать своей участи.

С ее фаворитами поступили по-разному. Шакловитого подвергли пыткам и заставили признаться во всех подлинных и, вероятно, даже вымышленных преступных замыслах, после чего очень быстро, всего через четыре дня, казнили вместе с еще несколькими стрельцами. За Василия Голицына вступился его двоюродный брат Борис Алексеевич, самая влиятельная фигура нового правительства, поэтому бывшего оберегателя пощадили – пожизненно отправили в ссылку. Петр его потом так никогда и не простил.

Свергнутой правительнице обвинений не предъявляли, никаких специальных манифестов издано не было, а просто царь Петр обратился к царю Ивану с официальным письмом, в котором говорилось: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас» – и Софью без лишнего шума отправили в ближний Новодевичий монастырь. Андрей Матвеев (сын Артамона Сергеевича) пишет, что царевна покидала дворец «во многом плаче». После семи лет ослепительного взлета ей предстояло закончить жизнь так же, как множеству «обычных» царевен – в монастырском уединении.

Вот так, беспрецедентным женским правлением, провозвестником грядущего «женского века» российской истории, закончился недолгий век «третьего» государства – самодержавной монархии со слабыми самодержцами.

Заключение. Перед выбором пути

Многие историки считают русский семнадцатый век каким-то потерянным временем, когда страна топталась на месте, все больше отставая от Европы, но в истории российского государства этот отрезок занимает совершенно особое место. Можно смотреть на него и вот как: это была попытка частичного отхода от «ордынской» модели, заимствованной Иваном III и затем доведенной его преемниками до абсолюта.

Напомню, что государство «ордынского» типа стояло на четырех главных опорах.

1. Предельная централизация и концентрация власти; все мало-мальски важные решения принимались одной инстанцией – самим государем.